Небо
Грузное небо провисло
и насадилось на лес.
Разом обрушились листья,
клён потерял ирокез.
Вспоротым брюхом елозя,
серою мутью сочась,
небо лежит в коматозе
и у меня на плечах.
Ниже и ниже под небом
гнётся безвольно спина.
Мне прописали плацебо,
небу предзимнего сна.
Мне бы поднять, а не бросить,
мне б дотащить до весны.
Скоро скукожится осень,
мир станет бело-простым,
Я предъявлю свою ношу,
мне подмахнут: проходи.
Небо, ты станешь хорошим.
спи у меня на груди.
Акварель
экспромт к картине
Быт его давно несносен,
отколуплен, пылен, ржав.
Но он снова пишет осень,
охру с медью намешав.
Не скопил жене на отдых,
дочке не утёр слезу,
но он снова пишет воздух,
взявши кобальт и лазурь.
Ничего не будет после,
лишь прохожего зевок.
Но пока он пишет осень
осень пишет про него.
/«Художник», Наталия Маркус, акварель/
Должница
Прощальный круг и тонут гуси
в воронке плачущих небес,
мешок бордово-жёлтой грусти
несёт усталый Репорез
Хоть не подсчитаны цыплята,
и я, конечно, виновата,
что расточила прежний клад,
но, видно, время для расплат
не наступило. Вновь готова
Заревница палить листву
и, должников собрав к костру,
Отвесить самоцветов новых.
Средь них найдётся невзначай
И умножающий печаль.
Полгода, как Змеевник вешний
минул, и выполз всякий гад,
и скорпионы мыли клешни,
а слово источало яд.
Но от наточенного жала
тогда, казалось, я сбежала.
Беспечный ветреник прибой
волной заманивал рябой.
Но всё истрачено на взятки,
щедрот закончился запас,
и с горечью медовый Спас
взирал на жалкие остатки,
но, как заботливый отец,
Подал и мяту, и чабрец.
Теперь, беспомощность лелея,
я, не ломаясь, всё беру:
и мелочь медную с аллеи,
и дождь холодный поутру.
Напишет в воздухе прозрачном
решенье верное задачи
сам Златоуст Примерзнёт лист.
По снегу путь и гол, и чист.
И ни намерений, ни планов
Есть только звук, есть только миг.
И ангел мой прекраснолик,
в нём нет ни фальши, ни изъяна,
посланник, прибывший извне,
прикажет долг вернуть казне.
2010*** (в день простылый)
В день простылый, призрачный и зябкий,
медленно ступая по листве,
я искала желудь, но со шляпкой,
а со шляпкой не было в Москве.
Ожидала осень кларнетиста,
тот был пьян, прийти никак не мог.
Я искала лист, но только чистый,
правильно-резной такой листок.
А потом, назад бредя уныло,
(что ни лист, то пятна тлен и ржа),
я искала рифму к слову «силы»,
чтобы их хоть как-то поддержать.
В стороне от парковых дорожек
замелькал неверный силуэт,
музыкант искал чего-то тоже,
может, свой утерянный кларнет?
На скамейке осень притулилась,
кларнетист был спьяну очень груб.
А с небес вот-вот прольется милость.
На меня. На клен. На старый дуб.
2018/картина Елены Юшиной «Под окном припарковалась осень», акварель, тушь/
Осенняя птица
Осенняя птица заходит в чужие дворы,
легко семенит по изъянам чужих тротуаров,
и есть у неё ещё пара несношенных крыл,
но птица не помнит, что смела летать и летала.
Не может представить, а как это? город внизу,
квадратные шапки дворов застывают бетонно,
машины по кругу своих заключенных везут,
и чахло герани глядят из проёмов оконных.
Цепляясь за воздух, слепые деревья себе
карябают спины, шарахаясь к серым заборам,
и ищут проходы, и гнут сколиозный хребет,
и листья теряют, ведя бесполезные споры.
А сверху наверно, по-разному, как повезёт:
бездонно и купольно, и восхитительно страшно,
но это полёт. Это долгий свободный полёт,
и это не каждый Да, это сумеет не каждый!
Осенняя птица сновала по мокрым дворам:
помойки, коты, столько сложного долгого дела
Пока не услышала: «Хватит, подруга. Пора».
И птица очнулась. И вспомнила. И улетела.
«Відпусти, я благаю, відпусти», Елена Юшина, пастель