Галина Маркус - Всё рифмуется стр 14.

Припев:
Вернись из чужих снов.
Покидай мир слепых теней.
Если слышишь далекий мой зов
отзовись на него скорей.

Он:
В лабиринтах судьбы потерялся опять,
и твой голос звучит все слабей и слабей.
Сквозь дремотный туман снова просишь не спать,
но как сладко мне в мире цветных миражей

Она:
Угадаю тебя, разгляжу в темноте
тонкий профиль, отчаянный взмах твоих рук.
Только лживость зеркал предлагает не тех,
умножая число наших бед и разлук

Припев.

Он:
Был суровым твой взгляд, беспощадною  речь,
я забыл, что такое и радость, и свет.
Не суметь одному общий сон уберечь
позовешь  но, возможно, меня больше нет.

Она:
Эхо песню вдали переврет, повторит,
слов простых исказив настоящую суть.
Ты блуждаешь среди своих темных обид,
Неужели нам рай никогда не вернуть?

Припев.

Она:
Средь бесчисленных звезд зажигаю одну,
Подавая в ночи ожидания знак.
Но погаснет она, если только засну.
Почему ты не хочешь мой голос узнать?

Он:
Вот, над миром горит чей-то яркий огонь,
Маяком в глубине темно-синих небес.
Может, надо идти на него, на него?
Вдруг ты рядом и ждешь, где-то здесь, где-то здесь

Припев:
Вернись из чужих снов.
Покидай мир слепых теней.
Если слышишь далекий мой зов
Отзовись на него скорей
Покинь мир слепых теней
Отзовись, возвратись скорей

Я пишу тебе письма  на каждом листке,
отправляю их в каждую новую осень.
Почтальон прилетает ко мне налегке
и всю стаю к тебе на крыльцо переносит.

И шуршат они там, и читаются вслух,
и трепещут, уснув на шершавом пороге,
но ты к шёпоту этому, видимо, глух
и, спускаясь, не смотришь, наверно, под ноги.

Как выходишь из дома, является он
 твой усталый двойник,  подметает ступени,
и ругает меня, и чихвостит сезон,
и стоит на подсвеченной золотом сцене,

подопрётся метлой и глядит далеко.
Там блуждает по городу странный прохожий,
и послания ищет  с моею строкой,
и найти их которую осень не может.

Нахальной клеткой сарафан
и в тон  серёжки из пластмассы.
Тетрадка тайная. Графа:
«Любимый цвет». Конечно, красный!

Давным-давно узнала ты
секрет притворства и успеха.
«Твои типичные черты?»
«Не плачу. Не жалею смеха».

А я  жалею и храню,
кому попало не вручаю,
я в солнечном живу краю,
и это  повод для печали.

Всё меньше яркая приязнь
к вещам, всё трепетней  к вещицам.
«Какая в жизни цель?» Лечась,
ни от чего не излечиться.

«Что для тебя любовь?» Ого
Ты там зачёркиваешь что-то.
Всё просто: притворись нагой,
сними на пять минут заботу.

«А есть ли дружба»? Дружба есть.
Но как горька чужая чаша
«Друг познаётся это  честь!»
Нет-нет, скорее, степень фальши.

«Инициалы укажи
своей симпатии сердечной».
Какой уверенный нажим!
А это кто, кого ты  вечно?

Ты, с тонкой талией, вдали
маячить перестанешь скоро,
а всё, что у тебя болит,
меня теперь возьмёт измором.

Когда всё взыщут зеркала,
найдётся  красная тетрадка,
что ты когда-то завела,
а я  писала в ней украдкой.

«Смотрите, как стесняется! Ну, что ты?
Ну, поцелуй скорей его, иди!
Глянь, убежала сразу а с работы
лишь он войдёт,  летит всех впереди!

Она его  ну просто обожает,
а вот поцеловать  ну всё никак.
Вы знаете, тут гости приезжали,
он у неё не сходит с языка.

Ходили за рогаликом и булкой,
в кондитерской кассирша вышла в зал:
«Ой, шерстяная вязаная кукла!
Кто так тебя, малышка, обвязал?

Рейтузы, рукавички, шарфик, шапка!
Пальтишко  чудо! Ну и ну, дела»
Так знаете? Она сказала: «Папа!» 
и гордо подбородок подняла.

«Ах, так,  смеялась я,  ну ты нахалка!
Пусть он тогда и вяжет, а не мать».
Мой папа  самый лучший. Только жалко,
теперь уж не смогу поцеловать