Это наше место, грубо сказала одна старушка молодой паре.
Почему это? отрываясь от губ любимой, удивленно переспросил молодой человек.
Мы тут всегда сидели, проговорила грозная старуха в шляпе, которая умела делать губы коромыслом, и никто до вас не целовался тут Никто не афишировал свою распущенность.
Но мы любим друг друга.
Это инсинуации, отрезала профессорша.
На какое-то время бедные влюбленные растерялись. От возмущения не знали даже, что ответить. И слово инсинуации им было незнакомо. А потом молодой человек опомнился и решительно сказал:
Пойдем отсюда Рита. С этими одуванчиками я драться не буду. Их тронешь они рассыплются Пойдем.
Сам ты рассыплешься, дрожащим от страха и возмущения голосом ответила молодому человеку ветхая старушка, которая пряталась за плечом подруги.
Нет, я сейчас им покажу, как людей оскорблять. Я сейчас им покажу, зло заверещала белокурая девица, снимая с ноги остроносую туфлю.
Остынь, стал останавливать её молодой человек.
Отпусти, верещала белокурая. Дай хоть раз дам им по башке. Чтобы не лезли, куда не надо.
Нехорошая оказалась девушка эта. Злая, да ещё и драчунья.
В общем, пока молодые кричали и спорили, обе старушки в шляпах порядочно струхнули и даже попятились от греха подальше. Они, надо сказать, были вовсе не такие уж грозные, какими хотели казаться. И шляпы у них были выцветшие. И стихи они читали иногда неизвестно чьи. Но уж точно не Ахматовой и не Цветаевой. Потому что старушкам хотелось памятью блеснуть, а память у них временами была совсем как решето. Удерживалось в ней только то, что не успело провалиться в темную бездну.
Всех голубей распугали. Страни.
Всех, стали сокрушаться старушки в шляпах, когда молодые люди отошли от них достаточно далеко.
У, паразиты!
У Целоваться им негде, видите ли! Распустилась совсем В наше время такого не было.
Нет, не было. Наше время было воплощением нравственности. Служило ориентиром для всей планеты.
Мы работали много, уточняла худенькая. Мы делом были заняты.
Вот, вот! Это правда, соглашалась с ней профессорша.
Перед обедом старухи в шляпах старались попасть в кафе, которое всегда было поблизости от Исаакиевского собора с правой стороны. Это кафе когда-то очень давно, когда старушки были чуть помоложе, называлось «Бульонная». Там раньше пахло вкусно. Так пахло, что прямо на улице хотелось съесть чего-нибудь. Хотя бы сухарь, который с прошлого года в кармане затерялся.
В кафе старушки в шляпах садились возле широкого окна и заказывали себе по пирожку с капустой, по чашечке кофе с молоком. Деньгами они не швырялись и лишний раз старались не шиковать. Пили кофе и смотрели в окно. Одна старушка в это время чувствовала себя, как в Париже на бульваре Сен-Жермен. Другая просто вздыхала и смотрела на прохожих. Какой уж там Париж, честное слово. Так бы и поела ещё чего-нибудь мясного. Но неудобно. Хочется быть изысканной и утонченной. А утонченные люди много не едят.
Будучи в кафе, та старушка в шляпе, которая чуть повыше и чуть упитаннее, начинала производить впечатление. Например, она могла сказать такую фразу:
А знаешь, Ася, вся наша жизнь это всего лишь атрибуты десятого аспекта. Без предикатов Ничего возвышенного в ней нет. Сплошные залежи холодной прозы. И ни одной проталины счастья.
После этой фразы губы коромыслом она не делала. Потому что это было не утверждение, а констатация факта.
Вторая старушка в это время деловито доедала свой пирожок, потом быстро вскидывала хитрые глаза с тонкими коричневатыми веками, вытирала салфеткой морщинистые губы, смотрела в окно, поправляла кофточку кисейную, смахивала белые крошки с темной юбки, трогала широкополую шляпу с атласным бантом и переспрашивала:
Что? Что сказала ты?
Э э э! Всё равно не расслышишь. Не буду повторять.
Ну и не повторяй, ну и не надо, обижалась Ася.
Когда полдник завершался, когда есть вставными зубами было уже нечего, та старушка, которая была профессорша, элегантно поправляла волосы и предлагала:
Может, посетим Эрмитаж?
А что там? переспрашивала Ася, некрасиво пожевывая губами.
Говорят, коллекцию Эдгара Дега обновили. Какой-то меценат две картины подарил. Купил на аукционе во Франции.