Это я все к чему. Если у вас есть своя фамильная_легенда, она вас освобождает от бессмысленных ритуалов, нередко являющихся просто какими-то коммерческими стратегиями. И наоборот, если нету очень легко зашеймить, обязать, внушить неполноценность, принудить на основании, что «все так делают».
Вам не надо «как все делают», вам надо как пробанд установил и ваши предки делали. Тут человек либо продукт собственной фамильной традиции, либо чужой. Носить кольца чужой, опенгеймеровской
XX
ценность и стоимость человеческой жизни имеет прямое отношение к фамильному статусу, с позволения сказать, держателя этой жизни. Что не удивительно, учитывая общую острую озабоченность ценой этой самой человеческой жизни сегодня.
Если на человека можно повлиять через его родственников, доверие к нему растёт, так как издержки призыва к ответственности уменьшаются. Была у меня одна знакомая, взяла у меня денег в долг и подзатянула. Полный набор: заблокировала в соцсетях, не брала телефон. Собственно, я разыскал ее родственников и начал их спрашивать: все ли с Александриной в порядке, не болеет ли, не нужна ли операция, надо ли ещё денег? Довольно быстро она вернула долг. И это ценно в отношениях как с ней, так и с родственниками.
Но если у человека с родственниками отношения так себе, они на него не влияют. И издержки призыва растут. В пределе такому человеку уже приходится угрожать судом, расправой или чем похуже. Собственно, и само насилие в отношении него куда проще осуществить, а значит, и гораздо дешевле. И наоборот, там, где многочисленные родственники интегрированы и при первых угрозах встают стеной за пострадавшего, там угрожать и применять силу себе дороже. В этом настоящие претензии расово озабоченных к кавказцам и среднеазиатам. Применять «безнаказанное» насилие ему самому вышло боком.
И на этом фоне субъективная ценность человека растёт (он вообще в себя прорву денег вкладывает), а объективная резко падает. Либеральные попытки придать человеческой жизни священный статус выглядит жалко и смешно они не затыкают эту пропасть. И чем больше он оторван от фамильного тела, тем его объективная ценность все меньше и меньше. Хотя, напомню, вложить он в себя может хоть миллиарды, но
XXI
как я уже писал и в книге «Фамилия», и в инстаграме эмансипация это не освобождение человека. Это передача прав на него от фамилии к Машине. В Древнем Риме эмансипация означала, что ребёнок римской фамилии начинает принадлежать легиону (лет на 20 или 25 кто специалист по Сервию Тулию и его реформам, те поправят). Сегодня эта передача прав куда более непрямая, скрытая. Но она есть и никуда не делась.
О недавних протестах в Москве все слышали. Сейчас интернет заполняют истории о том, как и где обращаются с задержанными. У одного инсулин отобрали, реанимировать после инсулинового шока пришлось, другого в камере избили, третьего обокрали и подпоили. Почему все это возможно? Потому что эмансипация. Человек свободен от прав и обязанностей в фамилии, и родственники точно в таком же положении. «Сам попал сам выпутывайся». В Риме не было прокуроров, которые отбирали инсулин у диабетиков, потому что не было безродных винтиков на государственной службе. Были всадники, патриции, клиенты, ставленники фамилий. Поэтому та империя работала, а эта не работает, заедает.
Обратите внимание как Facebook медленно превращается из «книги фейсов» в книгу жалоб. У одного МТС деньги списал, на другого в Сбербанке сотрудник блеванул, у третьего водитель «Грузовичкофф» с женой переспал. С одной стороны, жалуются Машине на Машину, а с другой доносят на себя: «Я лох и неудачник и не могу ничего отстоять один, а фамилии у меня нету. Да и друзья таки же нытики и жалобщики. Одна надежда что Путин сам уйдёт». И только в качестве последней отрыжки потребности близости человек ещё надеется на какие-то бирюзовые компании, «новую искренность» и дворовые шайки ЗОЖников. Может из них получится какая-нибудь новая семья взамен Фамилии? Но и эти новые семьи большей частью населены роботами, которые следят за динамикой спроса и потребностей и тут же доносят об этом производителям. И на проявленную близость отвечают таргетированной рекламой
XXII
профессор Воронежского госуниверситета Ю. А. Рылов проанализировал список студентов Римского университета La Sapienza за 1996 год и Воронежского универа за 2000 год (конкретные отделение и факультет). Итальянский список составлял 466 студентов. Русский больше, поэтому пришлось список срезать до той же цифры. И уже в этих списках обнаружил, что у итальянцев фигурирует 221 имя (2,1 человека на одно имя), а у русских 81 (т.е. 5,75 человек на имя). Дальше вывод, который мог бы прийти только безродному: «Факты говорят о том, что итальянские и русские имена имеют разную семиотическую нагрузку (тут ещё можно согласиться В.Т.Т.) и наличие обширного именника свидетельствуют о такой особенности итальянского национального характера, как стремление подчеркнуть индивидуальность каждого человека, выделиться из общей массы».