Я встала, тяжело вздохнула и поплелась за пылесосом.
Пылесос оставь! послышался приказ.
Почему?
Нипочему.
И как же я буду ковер чистить?
Веником.
Чего?
Ты что, не знаешь, что такое веник?
Честно говоря, я плохо представляла себе, что такое веник. Дома мы пользовались только жесткими щетками.
Пойди в чулан, притащи веник.
Я отправилась в чулан. К моему удивлению, там действительно стоял веник.
Намочи в воде, командовала старуха.
Я окунула веник в воду и принялась подметать.
Неправильно метешь! послышался окрик.
А как правильно?
Ты метешь влево, а надо мести вправо!
Я послушно повернула движение веника вправо.
Полоску, полоску оставляй!
Какую еще полоску?
Ровную. Чтобы ровная полоска оставалась. Ты что, не видишь? Ворс в одну сторону должен быть направлен, ровненько. А у тебя вкривь-вкось. Руки кривые!
Ну хватит! Я бросила веник. Больше я подметать не буду. Это не входит в мои обязанности!
Старуха молчала. Я не могла понять, что означает это молчание. Неужели готовит новую пытку?
Тебе сколько лет? вдруг спросила она.
Двадцать шесть.
Муж есть?
Мужа нет. И детей нет. И денег нет. Я помолчала и добавила: И жизни тоже нет.
Не бросай слова на ветер. Бывает так, что жизнь меняется за считаные месяцы. А иногда даже за дни.
У меня такого никогда не было.
Как же это ты так? Уже под тридцать, а ничего нет?
Вот так. Не сложилось.
Это потому, что ты некрасивая. Я вот в молодости красивая была Все на меня засматривались. Помню, к отцу специально гости заходили на меня посмотреть.
Повезло, ответила я хмуро.
Думаешь? Старуха усмехнулась. Не принесла мне счастья красота
Мы замолчали.
Поди-ка сюда, скомандовала она.
Я молча поднялась.
Помоги мне добраться вон до того кресла, и она указала кривым пальцем на кресло-качалку в дальнем углу комнаты.
Я подставила руку, и она оперлась на нее. Несмотря на дряхлость, хватка у старухи была крепкой, а рука тяжелой. Мне пришлось тащить ее практически на себе, и, пройдя каких-то жалких три метра, я вспотела и раскраснелась.
Наконец старуха уселась в кресло.
Подай плед! приказала она.
Я принесла теплый плед без лишних вопросов, хотя в комнате было жарко, укрыла ее ноги, подоткнула с боков.
Она чуть откинула назад голову, закрыла глаза.
Слушай.
И начала рассказ.
Шла китайка с длинным носом, подошла ко мне с вопросом пропела она.
Чего? Я выпучила глаза.
Она хитро улыбнулась:
Да ладно, шучу, шучу. Слушай
* * *1895
Ханох Ланцберг жил в маленьком городке в Литве. Он был сапожником тачал мужские ботинки, мастерил дамские туфли, тонкие, на каблучках, делал тяжелые меховые сапоги и всякую кожаную мелочь. Среди местных евреев слыл хорошим мастером. К нему часто приходили клиенты. Они болтали, жаловались, пытались шутить Ханох принимал их сурово, говорил с хрипотцой и, придавая своему некрасивому лицу с большим, будто придавленным, носом и маленькими умными глазами, вид строгий и чуть насмешливый, споро и добросовестно выполнял свою работу. Женщины его побаивались, мужчины уважали. Гордостью Ханоха была борода в меру окладистая и густая, очень красивая и блестящая. О нем ходили разные слухи: мол, соседей не жалует, к родне не ездит, сторонится всех, словом, мезынтроп, как сказал про него ученый Гришка, вернувшийся недавно из самой Вильны с папиросами в кармане и модной шляпой на голове.
Ханох был женат. Супруга его, женщина грубоватая, всегда мешковато одетая, была столь незаметной, что никто уж и не вспомнит теперь ее имени. Лишь одна деталь всплывала в памяти, если вдруг, редко, речь заходила о ней: огромное пушистое родимое пятно на щеке, которое кровило всякий раз, когда наступала зима, и она начинала исступленно сдирать засохшую на холоде корку. Кровавое пятно придавало женщине отталкивающий вид, и за ней тоже сохранилось прозвище мезынтропка, хотя ее настоящей сущности никто не знал, да и не интересовался особо. Детей у них не было, и об этом нюансе их жизни тоже любили посудачить злобные кумушки, обремененные вопящим детским выводком. Ханох никакого внимания на эти пересуды не обращал, а держался невозмутимо и отстраненно.
Как бы то ни было, но однажды пришла в их дом беда. Она материализовалась в виде прыщавого и нахального молодого человека, который как-то утром, чуть рассвело, громко постучал в дверь. Не дождавшись ответа, незваный гость нагло ворвался внутрь, подняв чертыхавшегося хозяина с постели, и, зачем-то засучив рукава, выудил из кармана несвежий желтый листок бумаги, принял торжественный вид и громко зачитал: