Вечером 18 июля в огромном сарае собралось не меньше сотни бойцов и командиров. Пришли командир отряда Татаринов и политрук Васильев. Они нам объяснили задачу, стоящую перед нами, которая заключалась в том, чтобы задержать продвижение противника к Ленинграду. Мы должны пойти в глубокий тыл противника подрывать коммуникации и уничтожать живую силу врага. Отряд организовался на добровольческих началах. Предстоит партизанская работа. В заключение выступления Васильев сказал: «Те из вас, кому дороги Родина, Ленинград, независимость и свобода, безусловно, останутся в отряде, те же, у кого кишка тонка, для кого собственная шкура дороже Отечества, может идти домой пить кофе с женой, только пусть скажет об этом прямо и просто, что он не желает защищать Родину или трусит, ибо в отряде должны остаться люди, до конца преданные партии и правительству, готовые на самоотвержение и величайшие испытания. Трудностей будет много, может быть, придется жизнь отдать за Родину. Малодушных и трусов в отряде не должно быть».
После его слов начался опрос по списку.
Ващенко, остаешься?
У меня сердце шалит и ревматизм, весело отозвался кряжистый украинец, командир взвода.
Сердце у многих из нас шалит, ревматизм пройдет. Ты командир и должен остаться, ответил ему командир отряда.
Бывалов?
Молчание.
Бывалов?
Товарищ начальник, слышу плохо. Да и живот что-то расстроился.
Мандраж пробрал! Штаны полные под общий смех прокомментировал кто-то из присутствующих
Семенов?
Остаюсь, твердым голосом ответил молодой сильный рабочий.
Игнатьев?
Староват я. Да и семья большая. Я отвоевал в свое время. Пусть теперь воюют, кто помоложе.
А сколько тебе лет?
52, ответил боец с типичным лицом рабочего.
Генкин?
У меня желудок больной. К тому же я в армии никогда не служил.
Обучим. Важно желание. Ну что, писать, что ли?
Нет, лучше я работать буду.
Что ж, за уши не потянем. Трусов не надо.
Карпов?
Остаюсь. Если все пойдем по домам, кто же за нас воевать будет, сердито, с сердцем ответил высокий сухощавый парень.
Хорошо. Правильно. Своих сразу видно.
Королев?
Ревматизм у меня, товарищ командир, и справка есть, отозвался мой сосед, здоровый парень, комсомолец липовый.
Что ж, Ленинград немцу сдавать будем? Здорово! Ладно, и без вас справимся. Вернемся с фронта расскажем о вас как трусах. Тоже мне добровольцы.
Цыпленков?
Остаюсь.
Белов?
Тоже.
Степанов?
Честно скажу трушу я.
Так проходила запись в партизаны. Отсеялось процентов шестьдесят так называемых больных и трусов. Одни жаловались на нервы, сердце, легкие и просто на нутро, другие на зрение, слух, ревматизм, желудок, находились и такие, которые честно признавались в своей трусости. Иные долго колебались. Эти люди были третьего сорта, хуже трусов и «больных», от них можно ожидать, что они и в плен сдадутся, и товарищей продадут. Я на них смотрел с отвращением.
Смеха было много, когда здоровый детина состроил жалкую гримасу, хватаясь за левый бок, он замогильным голосом причитал и жаловался на невыносимые боли во всей «середке». Да и палить из ружья он, по его словам, не умеет, а работать «дюже любит». Этот экземпляр развеселил бойцов и добавил бодрости в приунывших.
Отбор закончился. Вышли во двор. Нас, партизан, построили в две шеренги. Напротив, лицом к лицу симулянтов и трусов. Мы отобрали у них амуницию, оружие, боеприпасы. Они охотно, даже с радостью расстались с тем, чему несколько дней назад радовались. Мало того, они снимали гимнастерки и услужливо предлагали нам сухие портянки, полотенца, даже кальсоны, которые не успели запачкать. Им трудно было скрыть безумную радость свободы и возвращения домой. Они были похожи на маленьких детей, которые одевают праздничную одежду пред тем, как идти на богатую елку. Были такие ласковые, добрые, словоохотливые. Предлагали свои услуги передать наши письма лично в руки адресата, рассказать о нас нашим родным и знакомым. Они напоминали нечестного покупателя, которому кассир по ошибке дал сдачи больше, чем полагается, и торопящегося выйти из магазина.
Дома они станут, захлебываясь, рассказывать о том, как чудом уцелели, как много истребили немцев, как воевали за город Ленина. Дорогой они обдумают все. Их фантазия поможет им обрести славу в бесчестии. Они будут в пивных ударять себя в грудь и с пеной у рта рассказывать о своих «подвигах», и своих «ранах», и о «пролитой крови» за Отечество.