в жизни счастье одно
мне найти суждено,
и то счастье в сирени живет
Они были моложе на пару лет, и что произошло уже без нас, выпорхнувших из школы во взрослую жизнь, я не узнал. Вероятно, их пути по какой-то причине драматично, а может, и легкомысленно разошлись. Разумеется, со временем образовалась новая жизнь, «как у всех». Но друг, похоже, тихо безутешно затосковал, и зеленый змий, частый соучастник подобных невидимых драм, долго не церемонясь, поставил точку в этом жизненном тупике.
Что нужно человеку в жизни, что составляет его счастье и что это за субстанция? Это, наверное, состояние, как опять у Рахманинова в другом романсе:
здесь нет людей (конечно, чужих)
здесь тишина
здесь только Бог и я
Вот и не гневите Бога «с любимыми не расставайтесь».
«Ведь не весна навеки исчезает,
а сам навек уходишь от весны»
Евг. Курдаков
Тем более если всё это случается на своей родной и дорогой улице детства.
2.2.ОБИТЕЛЬ
Этот дом на углу Кировского проспекта и улицы Рентгена был одним из основных «поставщиков» школяров-александровцев. Только в одном нашем классе их было семь. А ещё кто-то постарше или младше на год-два. У многих старшие братья и сёстры давно отучились в нашей школе, оставив о себе память в виде золотой строчки на мраморной доске выпускников-медалистов. Дом построен в 52-м, 80 квартир, но семей было больше, ведь часть квартир коммуналки. Дом преподавателей вузов города, «профессорский». Вспоминаю литературный опыт описания истории городских домов и их обитателей: «Дом на набережной» Ю. Трифонова, «Дома, события, люди» архивиста Л. Секретарь, «Потерянный дом, или Разговоры с милордом» А. Житинского. Милорд это Лоуренс Стерн, английский писатель начала 18 века, основоположник европейского романа как жанра. В той книге он вымышленный собеседник автора, удивлённо наблюдающий наш город 70-х и задающий каверзные вопросы. Мне же придётся задавать такие вопросы и отвечать на них самому.
В каком-то смысле наш дом тоже стоит на набережной, только реки времени детства и молодости школяров. По счастью, он из-за своего «юного» возраста не стал свидетелем «Петроградского погрома» 1917 года, из которого чудом вырвалась одна из моих бабушек со старшей сестрой а «всего-то» дочери мастера с мебельной фабрики Мельцеров, не узнал ужаса репрессий 30-х, не впитал в свои стены муки умирающих блокадников. Его не задело даже одно из последних кровавое «Ленинградское дело». Аура дома была девственно чиста, да и в обществе подул свежий ветер надежд. Мы, подростки, это ощущали по поведению взрослых, по их теплеющей открытости, доброжелательности, приветливости. Они, похоже, сами радовались как дети этой нежданной возможности наконец вздохнуть и полностью посвятить себя любимой работе, не опасаясь за себя и близких. Нам, детям и подросткам, они великодушно прощали все шалости, заботливо присматривая, и не только за своим чадом.
Наш дом был построен для уважаемых специалистов того времени и обеспечивал жильцов максимальным комфортом для работы и отдыха. Имелись встроенные просторные гаражи для личного транспорта, тогда это немногочисленные «Победы» и затем «Волги» ГАЗ-21. На каждой кухне мусоропровод. Двор с двумя зонами озеленения, садовыми скамьями и детской песочницей. Эти зоны ограждались подстриженными кустами молодой акации, на газонах были высажены липы, по периметру цветники. Двор большой, светлый, замыкался крыльями дома, высокой трансформаторной будкой и стильным забором с калиткой в сквер. На ночь калитка и ворота запирались, их по звонку открывал дежурный дворник.
Эксплуатацией дома руководил комендант, он же позднее домоуправ, Александр Филиппович. Инвалид без руки, АФ с семьёй жил в одной из квартир. О доме он знал всё, проблемы решались на «дальних подступах». В его штате были три дворника, два кочегара, сантехник, два лифтёра и уборщица. Остальные помощники приглашались при необходимости. Автономная кочегарка-котельная находилась в полуподвале дома со стороны сквера. Топили углём, его привозили мощные «татры» на специально выгороженную часть двора. Годами лежал и «стратегический» запас штабель обычных дров, место мальчишеских баталий. Проживание в этом доме во многом было похоже на декларируемый тогда «коммунизм». Двор и лестницы к восьми утра всегда были убраны, летом асфальт полит из шланга, газон ухожен. Лифтёры круглосуточно посменно дежурили и оперативно вызволяли застрявших. Весной красились крыша и ворота гаражей. Двери парадных, деревянные стенки лифтов и поручни перил покрывались свежим лаком. Зимой снег с крыши убирали умело сразу после снегопада деревянными лопатами, не допуская его слеживания и превращения в лёд, ломами поэтому не пользовались и кровлю не портили. Водопроводчик дома старый эстонец с бритой головой тоже жил в нашем доме. Он приходил по первой просьбе, причём хоть и в старом, но пиджаке и при галстуке. Всегда имел сменную обувь, инструменты в потёртом кожаном портфеле. И работал он как настоящий профессор. После образования ЖЭКов (оптимизация тех лет) дом сразу почувствовал непрофессионализм и заброшенность безразличия, впрочем, наверное, как другие дома.