Евгений Кузнецов
Быт Бога
Часть первая
Слова большими буквами, слова себе говорю словно пишу слова одними заглавными буквами.
В эти самые "органы" я был заслан.
Наверно, заслан?..
Заслан, конечно!
Работал сегодня да работал, печатал сегодня да печатал было оно, сегодня, да было
Особенно вдруг засобытилось во мне: будто Кабинет чуть качнулся, чуть наклонился, и ощутил я крен, явный крен и по-особенному сразу забредилось вокруг: не просто уж вся "управа", со всеми этажами-коридорами, как была, так и есть Здание и Здание, а по поводу меня, вся по поводу меня!..
Никого сегодня вроде бы не допрашивал и не собирался допрашивать, долбил вроде бы обвинительное только и печатал "обвиниловку" из Кабинета и не выходил ни с кем ни о чём не говорил, телефона и не трогал
И думал-чувствовал я, живой, всё как живой: пестро, прерывисто и как бы походя.
Дышу-то ровно, только дышу ли?..
Я родился и сразу же я я повторял привычно, что привычно теперь повторяю.
Виноватость, прежде всего, ощутил в себе, во мне Будто что-то вдруг узнали про меня, будто про меня что-то узнали, будто про меня узнали что-то
А сам прислушиваясь к себе всё печатал.
И притом будто знают сейчас обо мне затайное моё Моё!.. Затайное!..
Утром нет, крена этого не было Вчера?.. И вчера весь день и вечер не колебалось ничего, не плыло
Нет-нет! Никто, нет-нет, обо мне ничего не знает, нет-нет, и знать не может!
Печатал, печатаю, ещё много печатать
И всё со мной, с живым, нормально и как правдиво, как достоверно я сейчас излагаю! Мысли и чувства мои прерывисты, мозаичны и словно бы между прочим.
С утра что: утром проснулся я, открыл форточку, впустил в свою Комнату свежие те, колкие крики ворон На строгий желудок мой с чаем оделся, пошёл, вышел из "общаги"
Впрочем Я иду на работу, я иду с работы Но ведь это неправда! Просто ноги сами выступают. Я же сам где ещё и как!..
Да Разве что. А тут старуха
С утра, с утра на меня посягают.
Старушка вывела развонять свою собачку а поглядела-то на меня!..
Тревога жизни, тревога жизни
О, я и сам-то боюсь всё знать о себе, обо мне, затайное-то, закрайнее
Потом что улица, "управа", лестница, коридор, Кабинет
И вот теперь чую: и ещё как-то собираются на меня посягнуть
И ранимо ощупывал себя, меня, ранимого, изнутри.
Кишат вокруг, все кишат
Маня?..
Потом что: видел, как Маня там, где он был: словно за стеклом непроницаемым по черте сдвинутых столов, моего стола и его стола, курил, допрашивал А когда отпустил он "человека", нацелился на меня виском:
Ну, и И, ну
Не я.
А чего?
Песню пою.
Это я ему про моё живое поведение меня, живого.
Ведь я, который я, чаще обо всём одновременно, то и другое перемежая и ничем не сковываясь.
Он, Маня, в ответ долго был там, где он был Маней худым, узким, бледным, как, стало быть, и до этого был таким там, где он был таким, лет тридцать.
И он, я видел, через два стола виртуозно посмотрел на меня, спросил, ничего не спрося:
Какую же?
Нет ничего, подумал я походя, странного есть всё стороннее.
Кишат, кишат
Стыдился я всегда даже стыдился бумагу-то покупать эту туалетную
А теперь а сейчас так-то событится во мне, и так бредится всё вокруг, словно Ну, словно прочитали тут, на всё Здание, письмо, что ли, моё любовное раннеюношеское или словно мне в чём-то гигиеническом своём, в моём, предстоит признаться!..
Ругают меня когда, защитно думалось так я будто в доме сразу в каком-то, который мой, а вот снаружи его слышны шаги, которые мимо, мимо
И что?.. А так и буду печатать не шевелясь.
Хвалят же когда меня много хуже Мне тогда так, будто в дом в мой тот пришли чужие и говорят словно их об этом спрашивают! мол, хорошо что я вообще есть!..
Свищёв?..
Потом я видел-слышал, как Свищёв вкатился, поздоровался, спросил про мои дела про "дела".
Веду себя!
Непроизвольный-то какой я нынче стал!.. Раньше-то был закованный, затайный (Вот, кстати, все обо мне теперь и настороже!)
Он же, Свищёв, там, где он, а там он маленький и в форме маленькой, усмехнулся служебно:
И оба к тебе просятся!
Извини, мол, что тебе двойная работа.