Кравчий тут же подбавил вина в ее полуведерный кубок.
– Золотистое эльфийское прошлогоднего разлива уже вполне дозрело, сообщила она, впрочем, вполне трезвым голосом. – Замечательный букет, нежный вкус, и совершенно не бьет в голову, не то что эта варварская дрянь, – она презрительно покосилась на Данка.
Я только глянул на кубок, который Данк как раз подносил ко рту, и успокоился за мать. Она вела себя вполне прилично и умеренно. Я бы даже сказал, скромно. И пила немного…
Сельфа ласково пихнула меня в плечо и направилась к противоположному концу стола. Я поймал ее за руку.
– Ты не будешь следить за мной, Берилловая?
Она засмеялась.
– Уже нет.
– Почему?
– А тебе что, понравилось?
Я тоже улыбнулся.
– В общем да, если бы не было так стыдно, тоскливо и страшно. И если бы все это не стоило стольких хлопот. Но все же ответь, почему?
Сельфа оглядела меня с головы до ног.
– Отвечу. Ты взял в руки Ванаир. Нечисть, нежить не в состоянии этого сделать. Да и простой воин тоже. Только принц или витязь. Это я о клинке вообще. А Ванаир к тому же – твой, только твой. Даже в ножнах он доставлял определенные неудобства пажу, даже Сенрайд, безусловно, преданный Домену, с трудом прикасался к нему. Ты, конечно, сильно изувечен изнутри этим заклятием – хильфейт ясно показывает изменения. Но если меч признал тебя, ты – Райдок. Помни это!
– А письмо? – спросил я.
Сельфа нахмурилась.
– А о письме забудь.
– Но почему? Могу я хотя бы прочитать его?
– Нет, – в голосе принцессы звучала непоколебимая решимость.
– А если… но…
– Если хочешь, спроси у отца. Но я уверена, он ответит то же самое. Хватит об этом! Иди, наслаждайся ужином. Ведь он дается в твою честь! Доброго аппетита! – Сельфа снова улыбалась.
– Доброго аппетита, – ответил я разочарованно и угрюмо поплелся к своему месту – между мамой и Сагастеном.
Разговаривать мне ни с кем не хотелось, и я был невыразимо рад, что ко мне никто и не обращался. Пришлось выпить несколько раз за свое здоровье и свою же удачу, за царственного Белого папу и за процветание Домена… Альда не солгала, за столом еще никто не знал, что слово «процветание», пожалуй, покинет наш лексикон на многие обороты.
Я больше ел, чем пил, и больше думал, чем ел. И вечер летел быстро, и это было славно после дня, который полз, как змея по стеклу, политому маслом. Было уже совсем темно, когда мы, сытые и нетрезвые, с факелами и свитой, в окружении гвардейцев выползли на верхнюю террасу попрощаться с подданными. Городские жители, судя по всему, выпили поменьше мамы и даже поменьше меня; однако то ли пили они, поставив перед собой вполне конкретную задачу, то ли главную роль все-таки играет качество напитков, но надрались они все прямо-таки в задницу. Мы помахали им факелами, велели выкатить еще пару бочек, растроганно послушали дикий бычий рев «Слава властителям!» и направились к личным апартаментам.
Властители Домена собирались почивать.
Впрочем, меня пришлось сначала найти в коридоре возле библиотеки, потом вернуть на исходные позиции – прямого сообщения между библиотекой и моей спальней не существовало – а потом проводить по пути истинному. В хмельном кураже я решил, что сам найду дорогу – и в принципе, нашел, правда, не туда, куда хотел. Спасибо Сагастену – он первый заинтересовался тем, проводил ли меня кто-нибудь из осведомленных, первый обнаружил меня в тупиковом коридоре, опередив любопытных слуг. Найдя меня, он молча сунул мне под нос костлявый кулак; и я извинился перед ним. Честно говоря, мне и самому было стыдно, а про Сагастенов кулак я лишнего знать не хотел.
И уже в спальне меня ждала последняя за этот безумный день неожиданность.