Представил, как тот, в одном исподнем, роется в дорожном мешке в поисках другой одежды. Улыбнулся — картина получалась забавная, хотя и грешно смеяться над человеком, попавшим в беду, пусть и столь незначительную. Но куда более забавлял вампир, подбрасывающий служителю монету в качестве компенсации за похищенную одежу. Будь Синтия человеком, ей достаточно было просто попросить — вряд ли кто из орденских братьев отказал бы ей в помощи. Но она человеком не была… Может, служитель и не кинулся бы на нее с ножом, но вот перепугаться до потери сознания мог.
— Как ты думаешь, Легран, когда он нашел монетку, он простил меня?
Шенк мрачно смотрел прямо ей в глаза и молчал — пока она не поникла и не отвернулась.
— Мне кажется, — тихо сказал он, — что кто‑то здесь пытается заговаривать мне зубы. Этот несчастный, которого ты, можно сказать, почти ограбила, сейчас волнует меня менее всего. Лучше расскажи, зачем ты убила их?
— Ты так уверен, что это была я? — столь же тихо спросила она, избегая встречаться с ним взглядом.
Темплар лишь пожал плечами, объяснения были не очень‑то и нужны. Кто, кроме вампира, способен уложить наповал десяток вполне здоровых, тертых жизнью мужиков, умеющих худо‑бедно обращаться с оружием и привыкших спокойно смотреть на цвет крови, как своей, так и чужой?!
— Ты собирался идти к ним, — вдруг сказала она. — Они могли убить тебя.
Несколько долгих мгновений он даже не знал, что ответить на это заявление. Потом в памяти всплыло то немногое, что он когда‑то читал о вампирах. В библиотеке Цитадели сведений о них нашлось до обидного мало, и это было по меньшей мере странно, если вампиры, по словам самой Сиксты, суть порождение Тьмы, о них следовало бы собрать как можно больше информации. Врага надо знать — в этом залог победы.
Но и то, что ему удалось прочесть, включало в себя весьма интересные факты… вернее, по большей части гипотезы.
— Скажи, — он изо всех сил старался правильно сформулировать вопрос, чтобы получить однозначный ответ, — твой бывший… хозяин говорил тебе, какая судьба тебя ожидала?
Синтия задумалась, затем ответила несколько неуверенно.
— Я слышала, как он говорил, что если меня не… купят, — слово далось ей с видимым трудом, — то он…
Девушка всхлипнула — раз, другой… а затем вдруг закрыла лицо руками и заревела, как обычный, маленький, до смерти напуганный ребенок. Ее узкие, хрупкие плечи вздрагивали в такт рыданиям. Странно было видеть этот плач. Шенк не мог отделаться от ощущения, что участвует в каком‑то спектакле, одном из тех, что странствующие артисты часто ставили в больших городах… а иногда и в маленьких деревушках, если у жителей было чем заплатить — хотя бы и едой да крышей над головой. Плачущая девушка, миниатюрная, изящная… как будто бы не она совсем недавно хладнокровно отправила в Бездну Тьмы десятерых людей… пусть и подонков, но все‑таки людей. И все же он чувствовал, что Синтия вполне искренна.
— Он говорил, что тогда будет… потеха… костер… меня должны были сжечь. Понимаешь, Шенк? Они хотели сжечь меня, чтобы люди посмотрели, как умирает вампир. Я знала, я знала, что так и будет. Никто не заплатит за вампирку таких денег…
Шенк закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться и унять дрожь в пальцах. Как глупо все получилось… хотя он и не раскаивался в содеянном, не раскаивался ни на мгновение — но и последствий своего поступка не предвидел. А если бы и предвидел, поступил бы иначе? Вряд ли.
У вампиров был свой, довольно своеобразный кодекс чести Вампир, даже умирающий от Голода — не от обычного голода, что свойствен и человеку, а от своего, только им испытываемого Голода, иначе называемого жаждой крови, — так вот, даже умирая, вампир не нападет на ребенка, за исключением разве что случая, когда он хочет или вынужден обратить его, сделать вампиром.