Полина, конечно уж, не от полена, от поля;
и грусть в глазах, и раздолье,
одним словом, не баба женщина,
ей не седло под задницу на грудь жемчуг.
Почему так всё вышло, а не иначе?
можно б детей рожать, да расслабилась вот,
а ей пошёл бы, ещё такой не пропащей,
большой, сдобренный доброй начинкой, живот.
Распили мужики, что зелье,
и мне некогда, что ни день безделье.
Обрастаем, братишки, дрянью да ленью,
нечем будить будущие поколенья.
Ну а пока осень, дни ни коротки, ни длинны;
а вот и радостная на пороге, в руке торба.
Мы одни в комнате: я и Полина
да на стене две тени, пьяны обе.
***
И снова то же, что вчера,
вдвоём придут и со двора
смахнут притоптанные листья.
Поскольку ранняя пора
у осени, не будет свиста,
и все явления должны
вернуться к свойствам тишины.
Всё то же будет, что вчера,
пустая, в сущности, игра
пустых теней, бегущих света.
Всё разумеем и при этом
высматриваем божье лето
за колокольней, только там
с вороной небо пополам.
***
Мне губы в губы песня и вино
любовное, никто не будет
мне адвокатом: выбирай одно;
я и сосуд, я и огонь в сосуде.
А у тебя нет выбора всерьёз,
и если губы выговорят слово,
они мертвы для подвига другого.
И я беру, когда ты отдаёшь.
***
Тень оставлю на ступеньке,
если Светка, то помоет,
если Верка, переступит,
нос задрав ухмылки выше.
Только та, что между третьим
и четвёртым на площадке
находила меня грустным
и жалея и пиная
туфлями, что подарил
ей ко дню 8-го Марта,
волочила, доставляла
прямо к жёсткому дивану,
у которого пружина
есть опасная одна,
словно в гавань пароход,
и содрав штаны с меня,
якорь в море стопоря,
успокаивалась,
только та проходит тихо
мимо тени на ступени,
говорит, что здесь окурок
обронил один мужчина,
и остались на ступеньке
дым и пепел без огня.
А за ней сбежит поспешно,
никого не замечая,
девочка, чьё имя Беша,
или Коша, или Майя,
прошмыгнёт, как ветер мая,
оттолкнувшись от меня,
в руки суетного дня.
***
Зимою солнце выйдет пару раз
из своего холодного зимовья,
и греешься случайною любовью
чужих ладоней, посторонних глаз.
***
И эхо, побродивши по векам,
вконец запуталось и вот попало к нам.
Скорей входите! Ветер так и свищет!
Закройте дверь!
Вошла:
Я Беатриче.
И улыбнулась:
Мы ещё вчера
Я слышал, из столицы
И подошла к столу. И тень легла
на ветхую страницу.
Хотите квасу?
Нет, не надо.
И улыбнулась, старый Дант читал
стихи второго круга ада.
***
Ты та же всё придуманная мука,
всё так же сладок самый первый грех.
Стрела ещё летит, отпущенная луком,
который твёрдо держит древний грек.
21 марта 2005
***
Твоё лицо река с мостами,
теней бегущих холодок,
меняются места местами,
и твой ущербный колобок
теряет свет и очертанья.
А дальше берег, свалка, зданья,
ненужное напоминанье,
что время то же расстоянье;
и в окнах скрытого значенья
уже чужое отраженье,
и за кирпичною трубой
уже не видно ничего.
23-24 марта 2005
***
Тёплый чай, вино, сигарета
и не жмися который час?
разумеешь, что времени нету,
только место, роднящее нас,
что по некоей формуле строгой
округляет в бокале янтарь.
Пей глазами, пальцами трогай.
Бьётся дым в потолочном зените,
как моё глухое "Простите"
и неслышное Ваше "Жаль"
25 марта 2005
***
Но не вечер виновен в том, что тени
стали тёмным кустом сирени,
и взгляд рассеянный, а не лучистый,
плетётся за женщиной без задней мысли.
28 апреля 2005 г
***
Дикие утки ушли в камыши, и пруд погас,
рядом сидеть, рядом молчать, рядом слушать.
Девочка выросла и уже без нас
ушла в монастырь на вечернюю службу.
18;20 мая 2005 г
Утке подруге,
живущей на юге
Мы ловим рыбу в грязной воде,
которую люди называют плавнями,
двуногие прожорливы и неразборчивы в еде,
не летают и смешно смотреть, когда плавают.
Взмывая в небо, слышу с испугом,
как у охотника радостно сердце бьётся,
не знаю, подруга, буду ль на юге
в этом году, думаю, что не придётся.