Нас было слишком мало, чтобы продолжать сражение. Мы были так измучены, что не могли даже спасаться бегством. Меня не убили только потому, что я поскользнулся в луже крови и упал. Вражеская цепь прошла надо мной, но я отделался несколькими синяками. Когда враги отдалились, я увидел, что Бродир вновь поднялся на ноги. Он направился к рощице, обрамлявшей поле слева. Я поспешил за ним, а со мной — еще несколько дружинников, из тех, кто уцелел случайно или потому, что прикинулся мертвым. Враг занялся истреблением нашего резерва и не мешал нам отходить.
Скегги пал, но Голиасу удалось выбраться из гущи неприятеля. Мы не разговаривали; каждый был предоставлен своим мыслям. Достигнув края рощицы, мы поняли, что нас никто не преследует, и остановились. Спрятавшись за деревьями, мы с тревогой наблюдали, удастся ли нашим запасным силам сделать то, чего не сумели сделать мы.
Однако не случилось ничего обнадеживающего. Наш центр отступал, и правого крыла из-за него не было видно — это значило, что и те воины обращены в бегство. Через полчаса бой распался на островки сражающихся, и наши люди падали под ударами в десятки раз превосходящих сил.
Пока мы бранились, суетились и зализывали раны, Бродир недвижно, как змея, наблюдал за битвой. Вдруг он вскочил на ноги:
— За мной!
Все обернулись к нему, не понимая, что он задумал.
— Вон там их главная ставка, — показал он, — мы сумеем туда прорваться.
Цепь воинов охраняла подход к роще, где, очевидно, размещался генеральный штаб. Хотя сражение велось поодаль, воины стояли щитом к щиту. Когда победа сделалась очевидной, им скомандовали «вольно». Они беззаботно разбились на группки, наблюдая, как поле очищают от остатков противника.
— Самое время. Идем! — настаивал Бродир. — Они победили, но мы не позволим им насладиться плодами победы. Так что же, я пойду один?
— Да, мы должны испортить им удовольствие, — согласился Голиас.
Все мы чувствовали то же, что и он, и потому согласились идти. Живыми нам отсюда не уйти, так надо продать свою жизнь подороже.
Мы прошли около пятисот ярдов, но никто нас не остановил. Небольшой, слаженно марширующий отряд дружественных войск — так они нас восприняли. Взглянув на нас, воины отвернулись, чтобы досмотреть исход боя. До них осталась сотня ярдов, шестьдесят-сорок…
— Вперед! — гаркнул Бродир и сам подал нам пример. Враги и опомниться не успели, как мы уже подскочили к ним. Натыкаясь друг на друга, они попытались восстановить цепь, но время было упущено. Мы прорвались сквозь них, убив несколько человек, и ворвались в их главную ставку.
Вспоминаю тот миг, как мозаику из перекошенных от ужаса лиц, открытых ртов и рук, судорожно пытающихся схватиться за мечи. Те, кто успел броситься нам наперерез, пали — я сам зарубил одного из них.
В стане противников только один-единственный человек не впал в замешательство. Стоя в стороне ото всех, он сохранял полное спокойствие. Картина сражения запомнилась мне до мельчайших подробностей — словно это было последнее, что мне суждено было увидеть в жизни. Человек стоял неподвижно, будучи средоточием схватки. Бродир бросился прямо к нему. Все наши противники ринулись защищать предводителя.
Да, он был стар; понимал, чего достиг и какою ценой. Знал он и то, что сейчас должно последовать. Он пренебрежительно улыбнулся, и сеть морщинок сгустилась вокруг его глаз. Можно было подумать, что он ждал нас. Передо мною было само величие, но Бродир не колебался ни секунды. В последний миг какой-то юноша взмахнул рукой, чтобы отвести удар, — меч Бродира отсек эту руку вместе с головой старика.
Итак, враги одержали победу, которую не стоило праздновать. За испорченное торжество мы должны были сурово поплатиться.