В вопросе топливных поставок советский режим никак не мог сдвинуть дела с мёртвой точки. Это привело к тому, что вся тяжесть топливного кризиса пала на плечи населения. В ряде городов вроде Восточно-Сибирского Минусинска власти решили наложить на всех капиталистов особый налог для доставки угля и дров. Финансовому отделу и отделу контроля над производством было поручено разработать план доставки дров и угля в город в необходимом количестве за счет имущих классов.[349] Разумеется, сути проблемы подобные популистские меры изменить не могли.
Бесчисленное количество жильцов, неспособных достать дров, оказалось вынуждено отапливать свои квартиры комнатными дверями и мебелью. Учёный С. М. Дубнов записал в дневнике октября 1918: Рубим старую мебель для щепы для очагов, ибо дров нет, да они так дороги, что дешевле разрубить шкаф и топить щепами (200250 руб. сажень дров)[350]
Множество опустевших квартир подверглось немедленному разграблению на топливо. Соседи выносили из них всё, что можно было сжечь.[351] В условиях топливного дефицита социолог П. А. Сорокин признался, что самым ценным подарком в 1919 году стали дрова на растопку.[352] Другой современник установил, что вещи стали делиться на два разряда: горючие и негорючие.[353]
Со временем деревянные подоконники пришлось также рубить на дрова. На толкучках стали продавать даже дощечки от паркета. За шкафами, стойками, тумбочками и книжными полками в топку пошли деревянные каркасы диванов и постелей. Вслед за ними сжигали столы и стулья. Затем книги, многотомные фолианты, журналы и газеты. Сжигали и лыжи.[354]
Писатель Виктор Шкловский признался: Если бы у меня были деревянные руки и ноги, я топил бы ими и оказался бы к весне без конечностей.[355] В республике появилась масса квартир, где деревянной мебели не осталось вовсе. Она вся ушла в топку. В 1920 году поэт Рюрик Ивнев вспоминал, что в номере московской гостиницы Русь мебель, чудом спасшаяся от печки, казалась такой сиротливой, что на неё было жалко садиться.[356]
С течением времени людям для обогрева приходилось собирать шишки, ветки и рубить близлежащие деревья. Народ ходил по городу в поисках деревянных предметов и разбирал деревянные заборы на топку.[357] По свидетельству очевидцев, большим домам было разрешено питаться маленькими деревянными домами и заборами. Последние исчезали с мгновенной скоростью.[358]
В результате многие старые кварталы и районы городов РСФСР стали совершенно неузнаваемы. Некогда блестящее Царское Село представляло из себя печальную картину. Грязь и пустынные улицы соседствовали с зияющей пустотой сломанных на дрова домов и заборов.[359]
Начиная с зимы 19181919 года положение в Петрограде, Москве и других крупных центрах перешло в катастрофическую стадию. Деревянные заборы растаскивали по ночам. Массовая ломка деревянных домов на топливо начиналась ещё с осени. Многих жильцов в домах, подлежащих слому, представители властей попросту выставляли на улицу. Организации, получившие орден на слом, приступали к сносу.[360]
Один очевидец вспоминал, что как только на улице раздавался грохот падающих балок, население сбегалось и окружало счастливцев, получивших дом. По словам свидетеля, каждый норовил утащить хоть несколько щепок: Наблюдающий за сломом милиционер строго следил, чтобы дом достался именно тем, кто имел на него ордер и время от времени стрелял для острастки в воздух и тогда толпа сразу рассыпалась. А через минуту она уже снова была на месте и высматривала плохо лежащие щепки и чурбаны.[361]
Топливный вопрос имел свою региональную специфику. Он сильно зависел от богатства природных ресурсовв регионе, изобретательности местной администрации, или отсутствия таковой. Мемуарист З. Ю. Арбатов вспоминал, как борьба с топливным кризисом происходила Екатеринославе. Изыскивая средства получения топлива, исполком предложил Коммунхозу наметить брошенные буржуазией дома, которые, придя в негодность, могли бы быть снесены с тем, чтобы лес от построек был распределён на топливо для больниц, приютов и казарм.[362]
Коммунхоз указал десяток домов, которые могли бы простоять ещё добрую полсотню лет. Началась разборка домов. Арбатов писал, что каждый рабочий, уходя с работы, уносил с собой шабашку, а потом, вместо шабашек, у рабочих появились маленькие санки, на которые всё же укладывалось четыре-пять пудов дров: Приставленные на ночную охрану леса милиционеры всю ночь стреляли в воздух, безпрерывно нагружая подводы и сани, отправляя дрова своим домой, знакомым и приятелям.[363]