Выпущенный в целях оздоровления жилищных условий, декрет диктовал: При уплотнениях гражданам даётся двухнедельный срок для подыскания себе сожителей.[234] Если человек не успевал подселить к себе жильца, Жилищно-Земельный отдел производил принудительное уплотнение за него.
В годы военного коммунизма населению пришлось сильно потесниться в своих квартирах. Причём не только для красноармейцев, матросов и рабочих, но и для многочисленной советской бюрократии, чекистов и представителей коммунистических ведомств, организаций и институтов. Общественный деятель и публицист Г. Н. Трубецкой заметил, что обыкновенно, с парадного хода было какое-нибудь учреждение или жил большевистский чин, а с чёрного хода, рядом с кухней, ютился хозяин.[235]
Важными проводниками жилищной политики государства и того, как следовало жить при новом режиме, стали домовые комитеты (домкомы). Первые домовые комитеты появились после Февральской революции. Задача домкомов заключалась в облегчении жизни жильцов квартир в условиях империалистической войны через совместную добычу продуктов потребления.[236] Домкомы были демократическими ячейками, низовыми системами самоорганизации.[237]
После отмены домовладения советская власть оказалась не в состоянии организовавать домовое хозяйство. Она имела для этого соответствующего аппарата. Управление домами пришлось передать домовым комитетам.[238] Однако ряд домкомов оказал организованное сопротивление большевистскому диктату и его политике экспроприации жилья. Домовые комитеты не хотели становиться орудием посягательства на чужую собственность.[239]
Решение советской власти о запрете взноса квартирной платы домовладельцам было многими принято в штыки. Члены домкомов считали, что вопрос об уничтожении частной собственности на недвижимость может быть разрешен только предстоящим Учредительным Собранием. Они называли распоряжение власти незаконным и не подлежащим исполнению домовыми комитетами.[240]
Как отмечалось в исследовании Красная Москва, первые четыре-пять месяцев после Октябрьского переворота прошли в борьбе Жилищного Совета с домовыми комитетами. Доходило до арестов и репрессий против саботажа.[241] В конечном счёте домовые комитеты были вынуждены подчиниться силе и взять на себя управление домами. Однако, вопреки обещаниям коммунистов, никакой автономии домкомы не получили.
Напротив, домкомы попали под усиленное давление режима. Они были вынуждены выполнять всё больше обязанностей. К ним относились раздачи галошных, мануфактурных и детских карточек, подачи сведений об имущественном положении квартирантов, информирования милицейского комиссариата обо всех автомобилях, находящихся во дворах и около домов в ночное время, и о подозрительных автомобилях днём.[242]
Распределение хлеба через домкомы стало дополнительным механизмом правительственного контроля.[243] Домкомы неизбежно заболели казённостью, свойственной всем советским учреждениям.[244]
Профессор В. В. Стратонов констатировал, что домовые комитеты стали мало-помалу изменять свое первоначальное назначение. По словам современника, они обращались в типичные полицейские участки былого времени: На них сваливалась вся работа по приведению в исполнение постановлений советской власти, по выдаче всевозможных справок и удостоверений, по заведыванию общественными работами, по надзору за жильцами, присутствие при обысках и арестах в доме и т. п. Нередко бывали случаи, когда председатели домовых комитетов объявлялись лично ответственными перед большевицкой властью за те или иные дефекты по дому и даже за проступки жильцов.[245]
Домовые комитеты были планомерно превращены в жилищных агентов советского строя.[246] Они были сделаны сообщниками диктатуры в уплотнениях и выселениях. Со временем требования властей возрасли ещё больше. Несмотря на то, что председатели домкомов и так были вынуждены идти на поводу у РКП(б), партия политизировала домкомы методом искусственной пролетаризации.
С осени 1918 года РКП(б) вместо прежних домовых комитетов стала насаждать домовые комитеты бедноты. И если раньше у домовых комитетов была хотя бы тень независимости, то домовые комитеты бедноты превратились в послушные инструменты социального контроля.[247]