Я смотрела на его язык, который то и дело облизывал губы, смотрела на его ресницы, длинные и черные, как у ребенка, на его нос, который кажется совершенной копией моего носа… Я смотрела на его пенис, который раздулся, как только я приблизилась к его уху и прошептала:
– Я хочу тебе отдаться сейчас, перед всеми.
Он улыбнулся, нервно сжимая губы, как бы сдерживая возбуждение, и сказал:
– Дай я понюхаю твои духи, Ло.
Тогда я подставила ему белоснежную шею, и он стал нюхать, глубоко вдыхая мой запах ванили и мускуса, а затем сказал:
– Ло, мне надо идти.
Он не мог уйти, я должна была играть до конца:
– Хочешь знать, какие трусики на мне сегодня?
Он уже собирался включить мотор, посмотрел на меня с удивлением и с затуманенным взглядом ответил, что да.
Я слегка приподняла блузку, немного расстегнула брюки, и он увидел, что на мне не было трусов. Он на меня посмотрел с немым вопросом.
– Я часто так выхожу из дому, мне так нравится, – ответила я. – Помнишь, в тот первый раз, когда мы этим занимались, на мне тоже не было трусов?
– Ты меня сводишь с ума своими выходками.
Я приблизилась к его лицу на дистанцию очень короткую и поэтому чрезвычайно опасную.
– Да, – сказала я, глядя прямо ему в глаза. – Это именно то, что я намерена сделать.
Мы глядели друг на друга долгие минуты, не произнося ни слова; он качал головой и улыбался. Я приблизилась к его уху и сказала:
– Изнасилуй меня сегодня ночью.
– Нет, Ло. Это опасно. – ответил он.
– Изнасилуй меня! – повторила я с напором и злостью.
– Где, Мел?
– В том месте, куда мы ездили в первый раз.
29 марта, 1:30
Я вышла, оставив его в машине.
Я пошла по темным и узким дорожкам, он немного подождал и поехал за мной.
Когда я шла по плохо вымощенным тропам, издалека доносился шум моря, а иногда – ничего. Я смотрела на звезды, и мне казалось, что я даже слышу их звук, едва уловимый, – звук этих существ, которые прерывисто сверкают. А потом возникли звук мотора и свет фар от машины. Я сохранила спокойствие, я хотела, чтобы все произошло, как запрограммировала я: он – палач, я – жертва. Жертва, униженная и угнетенная во плоти. Но умом, его и своим, командую я, только я. Я хочу всего этого, я – хозяйка. Он – ненастоящий хозяин, хозяин-раб, раб моих желаний и капризов.
Он поставил машину, погасил фары, выключил мотор и вышел. В какой-то момент я подумала, что я снова одна, потому что я не слышала ничего…
Вот он, я его услышала.
Он шел медленным и спокойным шагом, но его дыхание было прерывистым и тяжелым. Я почувствовала его у себя за спиной, он мне дышал в шею. Внезапно мне стало страшно. Он сорвался с места и побежал за мной, схватил меня за руку и швырнул о стену.
– Синьорины с хорошенькими попками не ходят по улицам одни, – сказал он, изменив голос.
Одной рукой он схватил меня за предплечье так, что мне стало больно, другой рукой подтолкнул мою голову к стене, прижимая лицом к грубой и грязной поверхности.
– Стой и не двигайся, – приказал он.
Я ждала продолжения, была возбуждена, но страх не проходил: я спрашивала себя, что я могла бы испытать, если бы моим насильником был незнакомый мужик. Затем я прогнала эту мысль, вспоминая прошлое, все насилия над моей душой, которым я подвергалась неоднократно… и я захотела насилия еще, насилия до отвращения. Я к этому уже привыкла, может, без этого больше не могу, и мне было бы странно, если бы в один прекрасный день в мою дверь постучались нежность и приветливость и попросились войти. Насилие меня убивает, меня терзает, меня пачкает и мною питается, но благодаря ему и для него я выживаю, я также пропитываюсь им.
Он воспользовался свободной рукой, чтобы отыскать что-то в кармане брюк.
Он крепко сжимал мои запястья, затем на миг отпустил и другой рукой схватил то, что вытащил из кармана: это была повязка. Он завязал мне глаза.