Он въехал в какую-то захудалую улочку и остановился около дома с зелеными воротами, вышел из машины и открыл ворота, затем снова сел в машину, и я отметила изображение Че Гевары на его майке, совершенно мокрой.
– Блядь!… – воскликнул он. – Всего лишь осень, а погода уже премерзкая.
Потом он повернулся и спросил:
– Ты что, немного волнуешься?
Я сжала губы и покачала головой, а потом сказала:
– Нет, вовсе нет.
Пока мы бежали до двери дома, я прикрывала голову своей сумкой. И под этим дождем мы смеялись, как два кретина.
В доме было абсолютно темно и холодно, я сразу ощутила ледяной холод. Я продвигалась с трудом в полной темноте, он же, наверное, к этому привык и, зная здесь каждый уголок, передвигался уверенно. Я остановилась в одном месте, где вроде было больше света, увидела диван и положила на него сумочку.
Роберто подошел ко мне сзади, развернул меня и поцеловал всем языком. Мне было немного противно от такого поцелуя, это было совсем не так, как с Даниэле. Роберто передал мне всю свою слюну, она даже стекла по моим губам. Я нежно отодвинула его, чтобы он ничего не понял, и обтерла губы ладонью. Он взял меня за эту же руку и повел в спальню, где было темно и холодно, как во всем доме.
– Можно включить свет? – спросила я, пока он меня целовал в шею.
– Нет. Мне больше нравится так.
Он меня положил на большую кровать, сел перед нею на колени и стал с меня снимать туфли. Я не возбудилась, но и не осталась невозмутимой. Мне казалось, что ему доставляет удовольствие все делать самому.
Он меня раздел, как манекена в витрине, когда продавец быстрыми и опытными движениями раздевает куклу-болванку.
Увидев мои чулки, он спросил с удивлением:
– Ты носишь чулки, не колготки?
– Да, всегда, – ответила я.
– Так ты похожа на большую свинью! – воскликнул он громко.
Мне стало неловко от его странного комментария, но еще больше я была поражена тем, как он из воспитанного и вежливого юноши превратился в мужчину грубого и вульгарного. Его глаза были горящими и голодными, а его руки шарили под моей кофточкой и трусиками.
– Хочешь, я в них останусь? – спросила я, желая соответствовать его желаниям.
– Конечно, оставайся одетой, так ты еще больше будешь похожа на большую свинью.
Я снова покраснела, но затем почувствовала, как постепенно загорается во мне огонь, а реальность постепенно удаляется. Ко мне начинала приходить страсть.
Я сошла с кровати и ощутила, что пол необыкновенно холодный и скользкий. Я ждала, что он меня возьмет и будет делать то, что хочет.
– Начинай сосать, свинья! – прошептал он.
Я не стала думать о своей робости, сразу ее прогнала и сделала то, что он мне сказал. Я почувствовала, как его член стал твердым и большим; он меня взял под мышки и поднял на кровать.
Он меня положил на себя, как безответную куклу, и направил свой длинный стержень к моему половому органу, который еще не был хорошо раскрыт и увлажнен.
– Я хочу, чтобы тебе было больно. Давай кричи, покажи, что я тебе делаю больно.
И в самом деле, мне стало больно, мне показалось, что стены горят в огне, и расширение произошло непроизвольно.
Я кричала, а холодная комната кружилась вокруг меня. Замешательство прошло, и вместо него появилось желание получить удовольствие для себя.
«Если я буду кричать, – думала я, – он будет доволен, потому что он это сам попросил. Я сделаю все, что он скажет».
Я кричала, и мне было плохо, и никакая ниточка удовольствия не пронизывала меня. Он же как будто взорвался, его голос изменился, слова стали грубыми и вульгарными.
Он их выкрикивал, они вонзались в меня с таким натиском, что это было похуже толчков его члена.
А потом все стало нормально.