Дело в том, что в документах отсутствовала какая-то форма 136 — запрос ИЦ, доказывающая безупречность прошлого Литвинского, а при таких обстоятельствах, когда ключами от всех решеток заведует невыясненное лицо, брать на себя ответственность за охрану «Вижуэл» ОВО не имеет права.
И тогда Рогулин предложил следующее: «А давайте в каждом кабинете, где есть окно, мы сделаем металлический ящичек и в этот ящичек поместим ключ от решетки. Чтобы не было кривотолков, ящичек будет отпираться ключами, находящимися у разных людей в этом кабинете. Таким образом, исключается сама возможность единоличного доступа к ключу, отпирающему факинговые решетки. А чтобы свести вероятность сговора, ключи от ящичка будут находиться у всех сотрудников кабинета. В этом нет ничего страшного, поскольку если все сотрудники будут иметь желание обнести „Вижуэл“, то пожар по сравнению с этим — сущий пустяк». Он уже подарил пожарному лейтенанту и милицейскому старшему лейтенанту по золотому перу из фонда корпоративных подарков, и дело вроде бы сдвинулось с места, но вдруг заговорила доселе молчавшая, но присутствовавшая на всех сходках представительница СЭС. Идею с ящичками она признала несостоятельной, поскольку, когда случится пожар, неизвестно, а это значит, что в ящички никто не будет заглядывать, а при таком благоприятном для заразы положении вещей в ящичках обязательно заведутся тараканы. Рогулин схватил со стола принтер и не разбил его о голову санинспектора только потому, что в дело вмешались милицейский старший лейтенант и я. Впрочем, все закончилось благополучно, потому что Рогулину следовало принять во внимание: членов комиссии трое, а перья он дарит только двоим. Когда недоразумение было улажено, все разъехались, а Рогулин повесил на стены ящички с ключами. Лейтенант потом стал старшим, старший — капитаном, а санинспектор — просто старшей. Ни лестницы, ни решетки, ни ящики, ни прошлое Корнея Литвинского, уже уволенного за ненадобностью, их более не интересовало. Когда комиссия приезжала, Рогулин лично вручал им пакеты с подарочными наборами общей стоимостью в 500 баксов каждый, и комиссия рассеивалась. В один из таких снисходительных налетов, а это было меньше месяца назад, я спросил капитана ОВО, что будет, если стекло вышибут камнем. И он, уже окончательно проникшись доверием к руководству «Вижуэл», ответил: «Понимаешь, Евгений, у нас сейчас реконструкция, так что ваш объект на полгода выведен из контролируемых объектов. Но вы не бойтесь, как можно влезть в окно, если ключ от решетки в ящике на стене?»
Но чтобы вставить ключ в замок, мне нужно было добраться до решетки, установленной между рамами кабинета менеджеров отдела по арт-проектам. Вспоминаю ту минуту, когда я вынул ключ из ящика… Видимо, есть в человеке что-то, позволяющее и прикуп не знать, и в Сочи жить.
И вот сейчас я сижу на лестнице, упирающейся своим верхним концом не в балкон, а в подоконник (мне очень хочется увидеть автора идеи этой архитектурной композиции), и держу стеклорез у стекла. Я видел, как это делают Брюс Уиллис и Ливанов. Но когда я попробовал начертить стеклорезом ровный круг, у меня получилось что-то, очень напоминающее ромб.
Звук, который при этом раздался, заставил меня стиснуть зубы и закрыть глаза. Рогулин выносить не может, когда кто-то трет друг о дружку куски пенопласта. Я выделяю яд, когда слышу скрип стекла.
Я провел по ране еще раз. Получилось два ромба. Так резать можно до утра. Часам к восьми я превращу наружное стекло пластикового трехкамерного стеклопакета в матовое, слезу и уйду домой.