Через полчаса мой «мерин» причалил к улице, соседней той, на котором расположен «Вижуэл». Здание, у которого я припарковал машину, мне хорошо знакомо. В нем находится Международное общество кинологов. Вообще на Моховой есть еще и Международное кинологическое общество. Чем они отличаются друг от друга, мне неизвестно, скорее всего история та же, что с «Адидас» и «Пумой».
Мысль о том, что я ни разу в жизни не совершал преступление, то есть ни разу даже не начищал двушку о валенок, чтобы придать ей со стороны «орла» вид гривенника, не останавливала меня, а почему-то торопила. Пока я шел вокруг Международного общества и приближался к «Вижуэл», меня посетила мысль, достойная записи в ежедневник. Каждый человек хотя бы раз в жизни совершает преступление. Разница лишь в том, что некоторые в тридцать заканчивают с этим делом, а другие только начинают.
Стеклорезом я не пользовался ни разу. Слава богу, что нет шашки. Тротил для меня вещь вообще на уровне нанотехнологий. Я видел, как под Зеленоградом во время путины заправляет шнур в шашку Панкратов, и слава богу, что моя шашка была уже со шнуром. Эти бывшие военные меня изумляют до глубины души. Помню, Панкратов, отставной капитан инженерных войск — он-то и достал для нас орудие ловли, наставлял меня: «Евгений Иванович, бикфордов шнур — вещь очень прихотливая. Упаси вас бог уронить его или ударить о твердую поверхность», — и с этими словами режет шнур ножом. Так вот, о шашке: зачем она мне, я ума не приложу. Но идти на дело с пустыми руками — это глупость. Мысль о том, что идти по центру Москвы с взрывчатым веществом идея еще более глупая, в голову мне почему-то не пришла.
Первое, что я сделал, — это добрался до лестницы, ведущей на второй этаж. Пять лет назад Рогулин хотел ее срезать, но пришел пожарный лейтенант и пригрозил закрыть компанию с оборотом в 66 миллионов, если лестница будет срезана. Лестница была помилована, но вскоре заявился старший лейтенант из ОВО и сказал, что если на окнах не будет решеток, то он не возьмет «Вижуэл» на охрану. Рогулин попробовал возразить: зачем же тогда лестница, если доступ к ней будет прегражден решетками, на что получил вполне резонный ответ: «А меня лестница не волнует, меня волнует, когда решетки установлены между стеклянными рамами. Так по закону». Я удивлялся выдержке Рогулина. Он просто потрогал милиционера ОВО за форменную пуговицу на кителе и спросил: «Вы поймите меня правильно, я не выебываюсь, но, быть может, в законе нарисована схема, где показано, как металлическая решетка вставляется внутрь трехкамерного стеклопакета?» И тут старший лейтенант ОВО снова сказал: «А меня это не волнует». «Но вы же сказали, что именно это вас и волнует?» — напомнил Рогулин, нежно теребя уже вторую пуговицу старшего лейтенанта. Пятьсот долларов поставили вопрос таким образом, что решетки можно в пакет не врезать. Когда они были установлены, пожарный лейтенант снова пришел и сказал, что его, напротив, волнуют не решетки, а жизнь людей, и после этого заявления прочитал в актовом зале лекцию, в которой были перечислены все 378 эпизодов пожаров в Москве за 2002 год, в которых погибли люди как раз из-за таких вот решеток. По обоюдному согласию сторон решетки были сделаны открывающимися, и на работу был принят некто Корней Литвинский, человек, для которого было выделено специальное помещение, в котором хранились ключи от всех решеток на случай пожара. Когда объект сдавался, пожарный лейтенант отказался подписывать акт, потому что в комнате, где сидел Корней, вообще ни хера не понимающий, в чем заключаются его обязанности, не было огнетушителя. Рогулин купил десять, и все их занес в комнату Корнея, но милицейский лейтенант, подумав, отказался подписывать акт со своей стороны. Дело в том, что Корней, лицо приезжее, вызывало массу вопросов.