По пути пришлось перейти небольшую речку, в низине, с едва уловимым шумом, протекающую и словно схороненную вековыми ветлами, по узкому и ржавому мосту. Бляшкин галантно, хоть и несколько неуклюже первый раз в жизни? подал руку гостье. И все пытался взять ее, то за локоть, то под локоть, но, того, не решился. И все корил себя за неуверенность и неуклюжесть.
Шли молча. Бывший участковый откровенно мерз в своей милицейской рубашке с короткими рукавами и из-за этого дрожал одновременно от волнения и холода, и все боялся, что гостья это заметит. Может и заметила, но промолчала. Дошли. И тут новая напасть: все вокруг Митькиного дома поросло непролазным бурьяном, уж который год некошеным.
Но здесь уже Бляшкин не растерялся.
Давайте, за мной и даже руку протянул во тьме, чтобы, значит, помочь, но взять за нее опять так и не решился. Бурьян оказался с председательский рост. Но он справился. Почти героически. Вытоптал, хотя штаны, носки и даже рубашка оказались утыканы репьями. Пока пробирался сквозь репейник все думал: закрыта дверь на висячий замок или нет?
Не было никакого замка. Только ступени порога сгнили и потому, при наступлении на них, неприятно скрипели.
Осторожней предупредил Бляшкин не провалитесь.
Ага послышалось в ответ. И бывшему участковому показалось, что гостья улыбнулась.
Отворил. В доме пахло гнилью и пылью, и не жизнью. Лунный свет попадал в дом через единственное окно с разбитым, в серых и грязных разводах, стеклом. Занавески, равно как многое другое, односельчане покойного утащили. На подоконнике было навалено невесть что. Стола не было. В углу стояла полуразвалившаяся печка, а напротив нее железная, ничем не застеленная, с пружинами кровать.