К сожалению, вспомнить, почему увиденная картина ассоциируется у меня с некими штампами, в этот вечер и ночь так и не удалось. Хотя я старался. Собственно, заснул я только под утро. Много часов потратил на попытки войти в медитативный транс и, таким способом, вспомнить себя настоящего. Безуспешно. Точнее, транс получался, вот только восстанавливались опять подробности жизни Александра Соколова, не мои.
Удалось даже вспомнить, почему я, точнее, он не участвовал в недавней войне. Оказывается, в 1941-м он еще не проходил по возрасту, а через год перспективного студента забрал к себе в «шарашку» один из ВУЗовских преподов. Профессор входил в руководство данной структурой и с инженерными кадрами в ней на тот момент наметился конкретный такой дефицит. Вот и пришлось привлекать действующих студентов, Александра в том числе.
Так он заполучил «бронь» на все военные годы.
Шарашка оказалась дико секретной и дико важной для оборонной промышленности. Получилось восстановить в памяти даже подробности «своей» там работы и повседневного быта. Располагался «почтовый ящик» в Подмосковье. Так что жить Александру приходилось в общежитии, а, поначалу, еще и учиться на вечернем.
Словом, было трудно.
Пока шла война, еще ничего, удавалось мириться с трудностями. Ведь большинству советских людей приходилось куда хуже. А вот когда война закончилась, стало совсем невесело. Да и возраст уже не самый юный. В общем, когда сестра вышла замуж и освободила жилплощадь в московской квартире, мой здешний прототип приложил массу усилий для того, чтобы переехать назад в столицу.
Решить такую задачу было ой как не просто в то время! Усилий пришлось приложить массу. Однако же, в позапрошлом году, все, наконец, свершилось. Не буду вдаваться в подробности этой истории, скажу только, что помогли организационные изменения, случившиеся с «шарашкой». Именно они создали «окно возможностей» для перемены места «моей» работы и переезда. Повезло просто. И Александр свою удачу не упустил.
Где то уже глубокой ночью многочасовые бесплодные попытки восстановления подлинной памяти меня окончательно сморили и я начал проваливаться в сон. Однако, не тут то было.
По всей видимости, дядя Петя нашел таки себе компанию для очередного праздника. Да еще и с деятельным участием прекрасной половины человечества. В мой только-только подступающий сон ворвались звуки гармошки, играющей какой-то неизвестный, но чрезвычайно привязчивый мотив. Мелодию поддержал надрывный женский вокал и полилась песня.
Слов я толком не разбирал, потому как комната нашего штатного дебошира располагалась через одну от моей, но, все равно, громкости хватало, чтобы не дать уснуть.
Судя по тому, что сопрано перешло на совсем уж откровенный визг, когда надрыв перетекает в истерику с одновременным повышением уровня громкости децибел так на десять, начался припев. Изменение характера исполнения позволило мне, наконец, разобрать незамысловатый текст:
Верила, верила, верю,
Верила, верила я!
Но никогда не поверю,
Что ты разлюбишь меня!
Оправдались ли ожидания героини песни, узнать мне было не суждено. Другой наш сосед, слесарь Василий Федорович, здоровенный детина тридцати шести лет от роду решил вмешаться в происходящее и прервать сольное выступление эмоциональной исполнительницы.
Намерения свои он осуществил с помощью грубого стука в дверь возмутителя спокойствия и отборного мата на всю коммуналку, не обещающего ночным музыкантам ничего хорошего.
Дядя Петя Василия Федоровича знал. Знал и боялся. Потому сразу начал бурно оправдываться через закрытую дверь, открывать которую предусмотрительно не решился. Глас трудового народа полученными объяснениями оказался удовлетворен не вполне, однако, ввиду позднего часа, настаивать на своем не стал и удалился в свои апартаменты, пообещав «урыть» неугомонного соседа завтра.
Глава 5
Я шел по улице в сторону метро. Впереди надвигался долгий рабочий день и предстоящая перспектива провести этот день целиком в тесном душном помещении, занимаясь непонятно чем непонятно с кем, меня никак не прельщала. Но, то меня, Александру Соколову было все равно.
Ничего такого, что могло бы мне помочь с возвращением памяти, за ночь придумать не удалось. И я опять решил, что пока что продолжу плыть по течению, а там будет видно.
Голова ощущалась чугунной, потому как на сон ночью выкроить удалось всего то часа полтора, не больше. Да еще и ночной мотив от соседского загула привязался накрепко и даже не думал отпускать. С самого пробуждения крутились и крутились по кругу в и без того звенящей как колокол башке песенные рифмы про необоснованную уверенность неизвестной героини в непоколебимость романтических чувств неизвестного героя. Под вполне себе качественный (не отнять) аккомпанемент хорошей гармошки.