Словесную пора умерить прыть
Похоже, им. Не хаять нас напрасно
А то мы нашим русским языком
Пошлём их всех туда, куда им надо,
Но так мы поступаем лишь с врагом.
А для друзей он лучшая награда
По-нашему учитесь говорить
Писать и мыслить на великом русском,
И Бога за него благодарить
Он светоч божий в мире нашем тусклом!
Петроград
Раскрасил в красное далёкий горизонт
Грядущий день. Февраль уж на исходе,
А город, погружённый в тяжкий сон,
И не заметил, что с ним происходит
Проснулся он с похмелья, как всегда,
И вывалил на улицу потоком
Искать в себе себя. Да вот беда
Проснулся он, похоже, что до срока
Ему ещё поспать бы до весны
И ничего тогда бы не случилось
И смута февраля всего лишь сны,
И страшное пророчество не сбылось бы
И не был бы в империи разброд,
И из Женевы не вернулся гений,
И не узнал бы никогда народ,
Кто же такой в истории был Ленин
Предтеча
Пришёл февраль предтеча Октября,
Но только зря, похоже, ликовали,
Но только зря мы сбросили царя,
И за него уже не воевали
Всё, перекрасив в ярко-красный цвет,
Забыв совсем Парижские уроки,
Мы нашу Веру превратили в бред
А он уж знал приход свой. В свои сроки.
И не заставил себя долго ждать,
Напомнив о себе залпом «Авроры».
А мы остались, как всегда, страдать
И август ждать далёкий и не скорый
Старый ресторан
Под звуки довоенного фокстрота
Гудел по-русски старый ресторан
Здесь прожигали жизнь бесповоротно
И споры здесь всегда решал наган.
И женщин здесь меняли, как перчатки,
И фраера, и даже господа,
И оставляя в банках отпечатки,
Здесь деньги оставляли навсегда.
Такая уж у фраеров натура
Гуляй и пей пока свободен ты!
Но вот пришли товарищи из Мура
Свободы нет. И где они, мечты?
И где они лихие годы эти?
И где он девяностых беспредел?
А в старом ресторане наши дети,
Которые остались не у дел
Фокстрот играют тот же довоенный,
Текилу пьют, как пили мы тогда,
Живущие в своей иной вселенной,
Не нищие, но и не господа
Осталось лишь мечтать
Век двадцать первый пережил уже немало
И революций и гражданскую войну.
От глупостей политиков усталый,
Ищу себе покой и тишину
Но мне, увы, с планеты этой съехать,
Как всем из нас, пока не суждено.
Осталось лишь смотреть ТВ со смехом
И как в двадцатом веке пить вино
Осталось по ночам мечтать о прошлом,
Когда мы жили дружно, без войны,
Без новых бар придурковато-пошлых,
А как же будут наши жить сыны?
Быть может, жизнь их будет им обузой?
И в тягость будут им и сны и дни,
Не знающим Советского Союза
Иначе бы с ума сошли они
Болит душа
Душа болит не за себя,
Не за дела в давно прошедшем.
Я жил как жил. Любил тебя
И даже не был сумашедшим
Сегодня мир сошёл с ума
И сам себя ведёт на бойню
И в осквернённых душах тьма
В век двадцать первый век разбойный
Болит душа за новый день,
Что он таким же страшным будет.
По миру бродит смерти тень
И только ей дань платят люди
Но даже этот век пройдёт.
И отболит душа до срока,
Но больше, знаю, не придёт
Она однажды в мир жестокий
Мысль
Когда-нибудь потом я стану мысль
И вырвавшись однажды вдруг из тела,
Я мысленно умчусь куда-то ввысь,
Туда, куда душа всегда хотела.
И там, среди таких же бестелесных
Я мысленно лечу по временам
И мне теперь совсем не интересно
Всё, то, что я вчера оставил там.
И войны и победы и парады
Знакомых и совсем чужих людей
Я мысль. Я вечность. Тела мне не надо!
Я квинтэссенция фантазий и идей!
Я всё, что было, есть и ещё будет!
Но почему вдруг чувствую я боль?
И почему вокруг толпятся люди?
Ведь мы, душа, покинули с тобой
Мир этот навсегда. Не уж то будем
Опять страдать? Зачем вернулись мы?
Куда приятней мыслью быть без тела,
Летать средь звёзд и среди вечной тьмы,
Но, видимо, душа так захотела
Каинова печать
Оставим всё, как есть и всё, как было,