Заикин взял приспособление для крепления тросов, вынул из него гайки с болтами, для наглядности взвесил в руке и отбросил их в сторону.
Фарман и мастер горячо заговорили о чем-то, а затем Фарман повернулся к Заикину и стал что-то говорить ему, одновременно рисуя на бумаге свой вариант.
– Да подожди ты! – с досадой прогудел Заикин. – Вот непонятливый. Ну, не так это! Не так. Вот смотри-ко...
Он отобрал у Фармана лист бумаги и снова стал набрасывать эскиз крепления.
– Ты слушай, – говорил он, не отрываясь от чертежа. – Раз уж ты по-русски ни бельмеса, я тебе буду говорить помедленней. Компрене?
– Компрене, компрене! – быстро сказал Фарман, тоже не отрывая глаз от чертежа и снимая сюртук.
И все стоящие вокруг закивали головами и сказали «компрене».
– Вот здеся сверлить две дырки... – медленно и раздельно стал объяснять Заикин.
* * *
Несколько человек русских офицеров в летной форме и Иван Михайлович Заикин сидели на краю Мурмелонского аэродрома и молча смотрели на взлеты и посадки двух аэропланов системы «Фарман». Там, вдалеке, где садились аэропланы, можно было разглядеть десяток стоявших фигур.
– Все летают, – зло сказал поручик Габер-Влынский. – Немцы, англичане, французы, японцы... Все! А мы сидим и ждем какой-то особой, уготованной только для нас очереди!
– Кончится это тем, что я вынужден буду писать его императорскому высочеству, – сказал подполковник Ульянин.
– Кому? – удивленно переспросил Заикин.
– Великому князю Александру Михайловичу, – пояснил Мациевич. – Он же председатель Всероссийского императорского аэроклуба. Мы командированы сюда его молитвами. И деньгами тоже.
– Елки-моталки! – поразился Заикин. – Неужто?
– Сегодня не в духе господин Фарман, завтра у мсье Бовье, нашего обожаемого и истеричного инструктора, разболится зуб, послезавтра будет ветер, а послепослезавтра произойдет еще что-нибудь, и полеты снова отменят! До каких пор это будет продолжаться? – нервно сказал поручик Горшков.
От группы, стоявшей около аэропланов, отделился человек и побежал к сидевшим на земле русским офицерам.
– Мы все так единодушны в своих возмущениях, что, казалось бы, сплоченней нас и быть не может. Однако стоит господину профессору Бовье вызвать кого-нибудь из нас на внеочередной полет, как от нашей солидарности не останется и следа, – улыбнулся Лев Макарович Мациевич, глядя на бегущего человека.
– Капитан, вы недооцениваете нас, – жестко сказал подполковник Ульянин. – Мы здесь все как на необитаемом острове, и наша сплоченность...
– Молю Бога, чтобы мы не начали есть друг друга на этом острове, – заметил Мациевич.
Бежавший человек остановился метрах в тридцати от группы. Это был японец в кожаной летной куртке и шлеме.
– Мистер Ульянин! Мистер Ульянин!!! – закричал он по-английски. – Профессор просит вас к аэроплану! Вы летите с ним на тренировку!
Ульянин вскочил, растерянно оглядел всех.
– Бегите, подполковник, бегите, – мирно проговорил Мациевич. – Наша солидарность не должна вставать преградой перед достижением главной цели.
Ульянин натянул шлем и побежал за японцем к самолету.
– Господа! – потрясенно воскликнул молодой поручик Горшков. – Я только сейчас понял основной принцип государственного правления! Одну секундочку, я постараюсь почетче сформулировать его. Значит, так: из любой массовой оппозиции нужно выбрать наиболее яростно настроенных и наиболее решительно противостоящих и неожиданно предоставить им те блага, которых лишена вся оппозиция и из-за лишения которых оппозиция и возникла.