Я никогда раньше не испытывал такой ненависти к неодушевленным предметам. Я ненавидел ворох газет, бумажек и старых прочитанных журналов, скрывающих маленькую картонку с именем и несколькими телефонами. Мне хватило бы и одного из них. Через несколько минут весь коридор был завален бывшим содержимым газетной тумбы, но я все-таки нашел ее и уже, дрожа внутри всем телом, набирал цифры его личного номера.
Вспомнил он меня сразу, сказал, что ждал звонка, и предложил встретиться. Я не отказался, хотя не скажу, что горел желанием увидеть его. Что-то в нем было не знаю, что. Может, просто он принес плохие новости самые плохие за последние несколько лет. Восемь.
В кафе на набережной было пусто: еще бы, какой идиот в такую погоду выйдет из дома?! Сергей пил кофе, я заказал чай. Он усмехнулся:
А я все никак не могу заставить себя пить что-нибудь другое, только кофе.
Софи варила волшебный кофе.
Нигде больше так не варят.
Я смотрел на него и понимал, что с каждой минутой, с каждым глотком отвратительного (все познается в сравнении) кофе он нравился мне все больше. И я решил не юлить с ним:
Как она умерла?
Как спящая красавица никто не понял. Только сказали: остановка сердца.
Да, да, я помню, ты говорил, но Ты хорошо ее знал, ведь так?
Не знаю, я боялся самоубийства, боялся спросить: «А не было ли это самоубийством?». Просто боялся, хотя за этим и приехал, идиот.
На завтра назначена свадьба. Была назначена.
Я не ответил ничего, просто достал из кармана то письмо.
Я нашел его в папке, оно лежало сверху.
Читал он спокойно и медленно и, по-моему, несколько раз. Я смотрел и курил, и жутко хотел вырвать белый листок из его рук. А он все читал.
Затем вздохнул, положил письмо на стол (откуда я его тут же забрал) и только сказал:
Это не самоубийство. Мы тоже так подумали вначале, но нет. Просто она ушла. Софи не поступила бы так. Только не она.
Я ему верил. Не то чтобы его слова были для меня истиной в высшей инстанции, да и он сам был далеко не авторитетен в моих глазах, но я ему верил. Просто мне не нравилось слово «Самоубийство». Просто перед глазами стояли ее улыбка, ее сияющее лицо, это чертово желтое фото! Но что я знаю о ней?! Сам-то я сильно изменился за восемь лет, ох как сильно
Расскажи мне о ней, Сергей.
Он усмехнулся:
Ты не знаешь, о чем просишь. О ней я мог бы говорить всю жизнь!
Знаешь, мне некуда спешить.
Он начал не сразу:
Я познакомился с ней три года назад, когда она вернулась домой после учебы. Я встретил ее впервые в парке, где она гуляла с Лилит, он говорил медленно, погружаясь в прошлое, как в воду, уходя в него с головой, и взгляд его с каждым словом становился все более туманным.
Но все-таки я вырвал его из этого транса, ощущая, что меня почему-то это начинало раздражать, будто он говорил не со мной:
Кто это Лилит?
Что?
Лилит кто это?
А-а, племянница Софи.
Дочь Джули?
А, да. Ты знал Джул?
Да, немного. Но это тоже было уже очень давно. Сколько уже этой девочке?
Пять. Было в сентябре.
Ясно.
Она жила у Софи после смерти Джули и Ника.
Ник?
Муж Джули
Как? Он тоже? Выходит, девочка сирота?
Сергей замолчал и опустил глаза.
Они ехали домой, Никита за рулем и
Никита Ник?
Да, она его так называла, на французский манер.
Да она всех так называла! я осекся. В школе, по крайней мере.
Знаешь, в этом она не изменилась!
Мы долго говорили о ней, улыбаясь и шутя, словно она была жива, словно сидела сейчас дома и ждала нас там. Мы говорили о ней. О том, как она была прекрасна и как любила осень. Смеялась, кружилась и засыпала под музыку. Как «заболела» фотографией в вузе и делала снимки всего подряд, и все это висело на стенах ее квартиры. И как все-таки выучила французский она мечтала о нем лет с десяти. Как любила сестру, а племянницу еще сильнее, как стала ей больше, чем тетей, особенно после смерти Джули, как просыпалась каждое утро с улыбкой, будто самое страшное уже позади, как ненавидела школьные встречи, но ходила зачем-то каждый раз.
Она тяжело переживала смерть Джули и Ника, неделю после похорон не выходила из дома, ни с кем не говорила и только плакала и молчала, а потом пришла осень, как всегда, первого сентября, я хорошо помню этот день в этот день она ожила.
Он замолчал и уставился в свой кофе, а я вдруг понял, что пора, что я уже слишком глубоко заглянул в его душу и теперь ему больно, а мне в этом еще надо разобраться. И в себе заодно.