Коттедж Морли с его маленькими комнатами с низкими потолками и неровными полами так сильно отличался от лондонского дома, в котором мы выросли, что поначалу мы были шокированы. Он был выстроен из камня, крыт шифером и состоял из гостиной, столовой и кухни на первом этаже, двух спален наверху и мансарды для нашей служанки Бесси. Мы с Луизой делили одну спальню, предоставив другую Маргарет, потому что она сетовала на то, что мы допоздна читаем: Луиза свои книги по ботанике, а я труды по естественной истории. В коттедже недоставало места, чтобы поставить музыкальный инструмент нашей матери, или диван, или обеденный стол красного дерева. Нам пришлось оставить их в Лондоне и купить мебель поменьше и попроще в близлежащем Эксминстере, а еще крошечное фортепиано в Эксетере. Физически ощущаемое сжимание пространства и меблировки нашло отражение в нашем собственном сужении: от обширного семейства с несколькими слугами и множеством посетителей до семейки сестер с единственной служанкой, чтобы готовить и убирать, в городке, где проживало совсем немного обывателей, с которыми мы чувствовали желание общаться, не роняя при этом собственного достоинства.
Скоро, однако, мы привыкли к новому дому. В самом деле, спустя какое-то время наш прежний лондонский дом стал нам казаться чересчур большим. Из-за высоких потолков и огромных окон его трудно было отапливать, а его размеры намного превышали те, что в действительности требуются человеку. Коттедж Морли был «женским» домом, не превышая своим размером наши вполне скромные ожидания. Конечно, у нас там никогда не проживал мужчина, а потому нам легко было так рассуждать, но я уверена, что мужчине нашего положения в обществе было бы в нем неудобно. Так, Джон, приезжая к нам с визитом, всегда ударялся головой о балки, спотыкался о неровные порожки, пригибал голову, чтобы выглянуть в низкие окна, и пошатывался на крутых ступеньках. Только очаг в кухне был больше нашего камина в Блумсбери.
Привыкли мы и к маленькому кругу знакомств в Лайме. Это уединенное место ближайшим сколько-нибудь значительным городком оказался Эксетер, в двадцати пяти милях к западу. В результате жители Лайма, хотя и стараются соответствовать всем модным веяниям, эксцентричны и непредсказуемы. Они могут быть весьма ограниченными, но при этом и вполне терпимыми людьми. Неудивительно, что в городе существует несколько нонконформистских сект. Конечно, главный храм Святого Михаила, как и прежде, принадлежит Англиканской церкви, но существуют и другие церквушки, служащие тем, кто оспаривает традиционную доктрину: методистам, баптистам, квакерам, конгрегационалистам.
В Лайме я нашла себе нескольких новых подруг, но меня больше привлекал своеобразный дух этого городка, нежели конкретные люди, то есть до той поры, пока я не свела знакомство с Мэри Эннинг. Для местных жителей мы, сестры Филпот, поначалу казались избалованными столичными девицами, на которых следует взирать с некоторой подозрительностью, но и с долей снисхождения. Мы не были хорошо обеспечены 150 фунтов в год не сулили нам роскошных удовольствий, но, конечно, мы лучше сводили концы с концами, чем многие в Лайме, а наше происхождение из адвокатской семьи вызывало к нам определенное уважение. То, что вся наша троица обходилась без мужчин, я уверена, дарило окружающим немало веселья, но, по крайней мере, они ухмылялись у нас за спиной, а не в лицо.
Хотя коттедж Морли был ничем не примечателен, из него открывались поистине изумительные виды на залив Лайм и на гряду холмов вдоль восточного побережья, увенчанную самой высокой вершиной Голден-Кэп[1] и кончающуюся островом Портленд, который таился в море, словно крокодил, высунувший из воды лишь свою длинную плоскую голову. Я часто вставала рано и садилась с чашкой чая у окна, глядя, как поднимается солнце, заливая своими золотыми лучами верхушку холма и оправдывая его название, и этот открывающийся передо мной вид смягчал ту рану, которую я продолжала ощущать из-за переезда в такую провинциальную дыру, каким мне казался городок, столь далекий от суетливого, оживленного Лондона. Когда солнце освещало холмы, я чувствовала, что могу принять свою нынешнюю судьбу. Однако, когда было пасмурно, шел дождь или просто поднимался туман, я впадала в отчаяние.
Вскоре после того, как мы поселились в коттедже Морли, мне стало казаться, что поиски окаменелостей могут скрасить мой досуг и даже сделаться моей страстью. Потому что мне хотелось придать своей жизни смысл: мне было двадцать пять лет, я вряд ли когда-либо могла выйти замуж, а потому мне требовалось личное страстное увлечение, чтобы было чем заполнить свои дни. Иногда быть леди крайне утомительно.