Позади стоял Аргентиум. Его рот не открывался, но голос звонкий и чёткий раздавался отовсюду:
Не думал я, что всё-таки в беду попадёшь. Думать о себе, конечно, хорошо, но когда от твоего выбора зависит что-то очень серьёзное, то и процесс выбора должен быть серьёзнее, порицал Аргентиум Крациус ничуть не изменившийся старик, коим был несколько лет назад.
Я не успел ничего сделать, оправдывался Майр. Солдаты тут же сняли с меня крылья и сожгли их.
Не об этом я тебе толкую, строго произнёс Аргентиум. Ты знал, что крыльям уход был нужен, но предпочёл удовлетворить свои потребности и полетать. Ведь это и погубило и крылья, и тебя погубит. Именно так ты попал сюда.
Ну, а что мне теперь делать? раздосадованно и оттого обозлённо спросил Майр.
Теперь уже ничего. Что сделал то сделал, остаётся только плоды пожинать.
Так вы мне не поможете? огорчённо спросил Майр и тут же сам добавил: Хотя, не надо. Я не хочу жить в мире, где люди ненавидят летать. Где люди готовы наказать за то, что ты пытаешься делать нечто больше них, лучше. Уж пусть я вознесусь на небо и буду там постоянно парящим духом, чем останусь жить здесь и продолжу ходить, зная, что летать больше нет возможности.
Подумай об этом, произнёс волшебник. Ты поступил неправильно и осознал это. Теперь пойми, что страшно начать, а продолжить пустяк, крылья в полёте растут
Майр проснулся невыспавшимся. Он часто моргал и ждал, когда за ним явятся, чтобы провести к месту казни. Утром его не покормили, поэтому, когда за ним пришли в обед, Майр еле-еле передвигал ноги. Его поставили на хлипкий деревянный мосток, нависавший над обрывом. Внизу шумели волны, разевая пасть и готовые принять новую жертву. Чтобы посмотреть на зрелище, собралась целая толпа, весь город. Люди цинично оглядывали юношу, будто сверяя его с подлым вором или даже убийцей. Майр вспомнил строчку из старинного стихотворения: «Рождённые ползать с завистью смотрят ввысь»
Мы даём минуту на подготовку к прыжку, прохрипел вчерашний страж. Затем сталкиваем. По опыту знаю, что лучше сигать самому, чем когда тебя толкают. Первое ты делаешь сам и знаешь, на что идёшь, второе делается без твоего ведома, поэтому последние секунды для тебя будут проходить в страхе.
Страх. Майр улыбнулся, пытаясь понять, что для него страх. Уж точно не прыжок с высоты. Он летал так много раз, забирался на вершины и повыше этой, но ни разу не боялся сорваться, потому что знал, что всегда было на кого положиться. Это его крылья. Он всегда был уверен в них. А сейчас? Сейчас можно положиться только на себя. Только на себя.
На себя, прошептал Майр и окинул расплывчатым взглядом присутствующих. Ветер на мгновение стих, пропуская чёткие, как грани фигур, мысли. Светлые облака спрятали солнце.
Прыгай, сказал солдат за спиной. Однако Майр продолжал стоять, колеблющийся от собственной догадки. Он не хотел, чтобы его толкнули, но и не знал, точно ли уверен в своём предположении.
Нетерпеливый солдат сделал шаг на мостик, готовый пикой толкнуть юношу, как тот громко крикнул:
Крылья растут в полёте!
И кинулся вниз. Люди, стоящие близко, просто не поняли смысла слов, а стоящие вдалеке и вовсе не поняли сказанного. Но стоило Майру только прыгнуть, как и те, и другие тут же взглянули с обрыва вниз. На их лицах внезапно презрение сменилось удивлением и даже вздохом. Они увидели, как, не долетев до скал, у юноши появились белоснежные пышные крылья.
В следующую секунду к горизонту с заходящим солнцем устремлялся вечно парящий Майр.
Марат Валеев
За ёлкой
В конце 50-х годов прошлого века мои родители почему-то сорвались с места мы тогда только начали обживаться в Казахстане, да, видать, не совсем удачно, и уехали на Северный Урал, в Краснотурьинск.
Там жили наши родственники, причём папин двоюродный брат был женат на маминой старшей сестре. В двухэтажном каменном доме у них была просторная трёхкомнатная квартира, в которой они нас временно и приютили. Помню, что их там самих было четверо (родители и две дочери, мои двоюродные сёстры), да нас столько же у меня был ещё и младший брат. Но жили, что называется, хоть и в тесноте, да не в обиде.
Приближался новый, 1959-й год. Не знаю, откуда я знал про новогоднюю ёлку в своей деревенской школе на ней ещё не успел побывать, потому что только начал учиться в первом классе, а здесь, в Краснотурьинске, меня в школу почему-то не устроили, так что мне была уготована участь второгодника поневоле, но вот знал, и всё тут. Скорее всего, из запавших в детскую мечтательную душу картинок букваря.