вмещаются в плоть с трудом, еле-еле
простите, уйдите не выждать вам пару
бросайся на нож
выбирай поострее.
Ежи наступают. Их шорох под стулом
стоящим в прилеске, где темень случилась
дырявит мозги относительным буром
сердце не бьется.
Только что еще билось.
Мистерия снов, туманность сознаний
я о своем, древний дуб о моем
у нас с ним немного безумных желаний
«В будущей жизни»
«Родишься слоном»
«Дубом я был»
«Слоном пока нет»
«Может, и был, не упомнишь всего.
Гулял по саванне, за мышками бегал
плавал в пруду, превращая в вино
зловонную воду.
Ей богу, бывало. Мне показалось.
Или я прав?»
«Ты ошалел. Трехметровое жало
воткнувшись, торчит. Стрелок в облаках.
Не ниже. Ничуть. В блаженстве души
отмахни. Позабудь».
Надломы, надрывы забудем
мы одиноки мы здесь
оставляем на лужах следы
боремся с бешеным ветром
под раскрытыми в бездну зонтами
хрипим, умирая, проклятия.
Лупоглазо страдаем.
Нелепо боимся увидеть
пришедшего с даром кентавра.
Здороваясь, гость протянет копыто
я не пожму
не скажу почему мне не по нраву дракон
крошечный, Лена, седой
шипящий в наплечной суме
существа лошадиной красы
брата никчемной судьбы
космос бери свою ноту
суслик грызи провода
мало погибло народу
больше спаслось
суета
трудилы, ковбои, халдеи
джинсы в обтяжку, парад
как они только успели
уйти из-под пуль на Арбат.
Цемент застыл. Нет смысла в танцах
понурый панк стреляет медь
кивая прочим оборванцам
мол, наклюю, отстрочу смерть.
Батоно с заячьей губою
без дела бродит, курит дурь:
«Вах-вах, томление подходит
поперла карта? Так банкуй!».
Пересмотревшись штатских муви
рябой босяк бросает клич
«Пока нас всех не обманули
ты за обрез!
я за кирпич!».
Вдали проносится автобус
к стеклу прилипло два лица
и оба черных.
Крик слепца: «Туристы! Негры?!
Не ошибся! Чего не вижу, то спрошу
у человеков Что? Смирился?!
Сейчас вам, тварям, покажу».
Не показал. Пошел за пивом
«Купите мне, возьмите три
читал Булгакова. По Брейлю.
Об этом странном Га-Ноцри».
На моем холме притворяются
болтают, что снова весна
я им не верю
сам пригласил и не верю
покопался в земле, вырыл блондинку
она мне гадает.
Говорит о грядущем.
Ни слов, ни записок
исключительно взглядом.
Ее сны не сбылись
любовь не вернулась
в волосах вьется червь
меж грудей ползет нежность
я не могу. Затаился, молчу.
Вряд ли озлобившись
разменяв наважденье на стылость.
Будучи современным.
Целуя свободу в подошву.
С асфальта на песок, с красавицы на чушку
попался, бедняга. Опоздал на метро
наглотался Пуччини
резко вдохнул помидорной рассады
разговор не идет. Сигара потухла.
Кашлял, дымил надоело, отбросил
на ковер не хотел
за ковер извини
пылают зрачки. Недовольна. Сидит.
Нагрелась тахта, наморщился лоб
взывает с кассеты досужливый Боб.
Щипок революций
моток пестрых жил
льдина в бассейне
блюющий кумир
комната пыток, комната смеха
сдираются кожи под гогот морпеха.
Синдбада.
Эстета: «Чудовищ мне, монстров
гребите за мной на неведомый остров
устроим рыбалку, возьмем крокодила
что тебе, крошка?
Отдаться? Как мило».
Шагом, прыжками по смиренной земле
командиры пехоты не лезут в атаку
страхуют тылы
жмут бледных девок звоните, колокола.
В любое время. Громко и как получится.
Запретите мне верить в прогресс человечества
виртуальным огнем
сожгите, крича, мою память
скучными трелями убейте последнюю мышь
несущую ложь в подсознание.
Забивайте надежду.
Не спросив разрешения, уносите ее с поля боя
баюкайте мирных
начинайте сегодня
пятница нынче.
Страстная.
Безродная.
Подъезжаем к могиле накатом
встаем в боевитую стойку
бурчим предельные мантры
распыляясь на жалкие звуки.
Поэт надевает погоны, берется за ствол и кладет
раздраженных пургой богомолов
прибитых тоской резидентов
нервы его, словно вожжи
натянуты. Тащат. Поют.
Взор неизменен. Улыбчив.
«Пойду на Манеж, там нальют».
Неоплаканный сон, на земле капли смеси