Пошли домой, сказал я и икнул.
Солнце все еще палило. Мы медленно шли назад под белым раскаленным диском, как крестоносцы возвращались обратно из Палестины. Награбленное добро жгло диафрагму. Ноги заплетались, языки распухли.
Удивительно, но в гору спускаться оказалось намного тяжелее, чем до этого подниматься. Мы обливались потом. Мы умирали. Нам было так плохо, как до этого было хорошо. Альпинисты говорят, самое трудное не подняться в гору, а спуститься с нее.
Впрочем, через некоторое время нам стало получше. Всем, кроме Жданова.
Меня сейчас вырвет, сообщил Жданчик. Юрка кивнул. Он был рослый и добрый.
Зря мы ели этот черный крем, сказал Юрка.
Нет! закричал вдруг Жданчик. Мы от удивления остановились. Лицо Димки перекосилось, побагровело. Не говори это слово
Черный крем? Юрка озадаченно смотрел на муки Жданчика.
Нет! Не надо!
Он с трудом справился с тошнотой и сел на обочину, держась за живот. Вокруг него вяло покачивались пыльные заросли лопухов и травы.
И тут мы начали смеяться. Я хохотал так, что у меня выступили слезы на глазах. От смеха нам становилось лучше.
Черный крем! кричал Макся внезапно. Жданчик спотыкался, убегал в кусты. Оттуда раздавались странные звуки. Жданчик мучительно пытался удержать в себе обретенное в походе богатство.
Через несколько минут он возвращался, и мы продолжали путь. Жданов ненавидел нас и ругался, но шел. Мы же развлекались. То один, то другой из нас кричал "белый крем" или "черный крем", или уж совсем садистки "черный крем с медом!".
Белый крем! закричал Юрка. Даже он не выдержал, а ведь он всегда был самым добрым из нас.
Желе! Много желе! радостно поддержали девчонки.
Жданов бросился к кустам, постоял, согнувшись. Он почти рыдал.
Гады! закричал Жданчик из кустов. Ненавижу вас всех!
И неровной походкой, придерживая живот ладонями, убежал в сторону Лесозавода. Мы переглянулись.
Дураки, сказала Юлька. Чо его мучать-то?
Может, за ним? сказал Макся. Даже его пробило.
Да, ладно, сказал я неуверенно. Побегает и вернется. Жданчик отходчивый.
Хотя я уже не был в этом уверен. Грааль штука жестокая. Обладание им меняет человека. Мы убедились в этом на собственном опыте.
Молча и как-то понуро мы дошли до дома. Вечерело. Мы сидели во дворе на лавочке и уныло валяли дурака. Делать ничего не хотелось. Мы все чувствовали неясную, но отчетливую вину. "Да провались она, эта Сладкоежка", подумал я. "Зачем мы вообще туда ходили?"
Димка! позвал меня вдруг Макся. Зырь, кто идет!
Я повернулся. Жданов вернулся. Он шел к лавочке спокойный и умиротворенный. Его лицо было лицом человека, который услышал небесный "щелк" и почувствовал себя счастливым.
Кажется, от него даже шло легкое сияние.
Мы оторопели. Переглянулись и начали подниматься.
Жданчик, ты чего? спросил я наконец.
Жданчик шел к нам, ступая легко, как Будда по лепесткам роз.
Жданчик?
Я был на речке, искупался, кротко сказал Жданов. Баско так.
Кажется, он обрел свой Грааль.
29. Миллион дней
Воспоминания. Цветные шарики.
До слез обидно, что я не помню столько всего.
Все забыл.
И даже как мы с этим дурацким дельфином фотографировались.
Раньше я не любил фотографии. В путешествии нужно запоминать впечатления, переживать, а не фотографировать все подряд, как одержимый. Вот как я говорил.
Сейчас я понимаю, что память чудовищно ненадежная штука. Чудовищно.
Мне все время кажется, что я теряю воспоминания.
Постоянно забываю.
И фотографии, которые я так не любил, работают теперь как мнемонические ключи. Как указатели, где и что искать в огромной заброшенной пыльной библиотеке памяти, где гуляет гулкое эхо и нет другого света, кроме тусклого и слабого, что пробивается сквозь дыры в разрушенном потолке
Теперь я смотрю на фотографию с этим уродливым дельфином, и мне даже кажется, что я что-то помню.
Черное море, где-то рядом с Адлером. Пасмурно и море было довольно холодное. Но я все равно выходил из воды, только качественно посинев.
Мы жили на частной квартире в двух или трехэтажном доме, заросшем виноградной лозой. Сдавала комнату нам пожилая крупная женщина помню ощущение ее присутствия. На балконе у нее лежали настоящие сокровища старые книги. Толстенная книга со сказками братьев Гримм, от чтения которой у меня волосы стояли дыбом и по спине полз холодок (позже я узнал, что это были неадаптированные сказки, со всеми положенными изуверствами и страшными финалами).