С надеждой полюбить. По кромке нищеты.
Кого и как убить? Опять о бренном сны.
Алексею Фепланову почему-то больше нравилось прикасаться к другим составляющим их совместного на словах будущего, и его избирательная сдержанность вынудила Анастасию Шаркинскую пойти на затрагивание интересующей ее темы по избегаемой ей ранее прямой.
Я не скажу, что мне с тобой хорошо, созналась она, но все же лучше, чем без тебя. Никто не раскисает, не разваливается, никто никого не теснит, много ли мне мало? по делу ли трясутся мои поджилки? Забыли, оставили, я о другом почему ты не знакомишь меня со своими родителями?
После ее бормотания наступила вмещающая в себя минуту с шлейфом не вошедших в нее секунд пауза, оборванная ничем иным, как сиплым возгласом Алексея Фепланова:
Сегодня же и познакомлю.
Анастасия Шаркинская несомненно почувствовала значительное воодушевление.
Когда поедем?! нетерпеливо спросила она. Я могу прямо сейчас соберусь, оденусь
Сейчас и поедем. Мне и самому приходило в голову тебя с ними познакомить, но в мою голову обычно приходит такое, что я и сам пытаюсь спрятаться от нее подальше. Алексей Фепланов провел мокрой ладонью по беспрерывно потевшему лбу. Заодно и благословение спросим.
Квартира его родителей находилась в Митино от места их предыдущей беседы в Теплом Стане она была не близко, но Анастасию Шаркинскую это не пугало; известие о том, что они едут к родителям Фепланова спрашивать у них благословение позволило ей наконец-то ощутить себя понятой, и каждый миг их долгого пути казался ей дарованным небом.
Некупленным у него за последующие вслед за этим страдания, а как раз дарованным пройдясь по квартире его родителей, Анастасия немного растерялась: в углах паутина, столы застелены газетами еще прошлого тысячелетия, зеркала и те занавешаны.
И где твои родители? спросила она.
Да вот же они, ответил Фепланов.
Привстав на цыпочки, Алексей снял со шкафа две керамические урны.
Здесь они, мои милые, здесь, сказал Алексей, вот папа, а вот и матушка моя ненаглядная.
Обнажение скорбь цирк; Фепланов ставит урны между собой и Анастасией, поводит плечами и вынимает из принесенного с собой пакета бутылку «Пшеничной», копченую колбасу, разорванную упаковку сулугуни; накапав себе третью рюмку, Фепланов налил первую для Анастасии.
Шаркинская уже заметно дрожала.
Твои родители, сказала она, люди тебе, конечно же, не чужие, но они что так и будут на столе стоять?
Ну, не обратно же их убирать, сказал Фепланов. Пусть старики порадуются их сын привел знакомить с ними свою любимую женщину!
Алексей Фепланов улыбается ей не как кому-то второстепенному. Анастасия Шаркинская рывками отодвигается от стола.
Меня трогает твоя забота, протянула она, не обо всем, не обо мне, но бог с тобой. А твои родители, Алеша, наверное, и жить с нами теперь станут?
Само собой, они же мои родители, не впустую же они столько лет без внимания маялись. Чтобы Анастасия с ним случайно не чокнулась, Алексей спрятал свою рюмку в кулак. Давай-ка мы с тобой за них выпьем. Пожелаем им уже в ближайшее время на внуков взглянуть.
Упав с вконец расшатавшегося стула на липкий линолеум, Анастасия Шаркинская вспомнила свой старый зарок никогда не жить с родителями мужа.
Она подумала: я должна уйти сегодня слишком много тайного стало явным, слишком много.
Анастасия покидала Фепланова, не вставая.
Ты куда ползешь? спросил Алексей.
Куда-нибудь, прошептала она.
Шаркинская уползла схватившись чуть погодя за мстительно разнывшуюся голову, Фепланов выбежал за ней на улицу. Он опомнился, но было уже поздно.
Поздно и для него, и для всех; двадцать минут первого Алексей Фепланов зол и на нее, и на своих родителей, мимо Алексея проходят двое высоких мужчин, и Фепланов идет за ними; второй из них Редин, которому накануне приснился сон.
В этом сне он не открывал глаз, даже когда ему сказали: «я потерял ногу одну и еще одну»; Редин вздохнул, негромко говоря: «я вам очень сочувствую», и услышал: «Не беда они далеко не последние»; открыв глаза, Редин увидел перед собой ужасное чудище.
Закуйте меня в железо, подчиняйте, вертите, собирайте урожай непогоды и не кидайтесь на стены от повсеместно нарушаемого патриархата хватит цепляться за сытный ужин и мягкую кровать. Лучевой терапии не распутать клубок моих мыслей. Алексей Фепланов спросил у Редина: