Эх ё
Ё
Я и не думал, что сегодня так холодно.
Ты о чем?
У тебя изо рта идет пар.
Это сигаретный дым.
Я пытаюсь шутить И что тут будет?
Новый филиал Центрального Банка.
Спросивший уважительно цокает языком: это важно Не будь я Степан «Эль Майо» Полушин. Дело же нужное, ради такого я без крыши над головой переночую.
Второй бомж понимающе кивает, и просочившиеся сквозь бетонные перекрытия капли дождя игриво щелкают им по носам.
Они, не поправляя друг другу прически, уже спят. Седов инертно рычит приблюзованный вариант «Интернационала». На большинстве северных предприятий хозяева заставляют простой люд работать до выступления седьмого пота: в квартирах у трудового народа не топят, и хозяева стараются им помочь по возвращении домой перегревшийся на рабочем месте индивидуум какое-то время не мерзнет; ты там бывал? Случалось, крошка.
На реке Ангаре не забыл о тебе. В ночь идя напролом и лягаясь, как слон; на московском заводе «Серп и Молот» опытный цеховой мастер Супцов разбитной походкой подходит к скромно держащемуся новичку.
Сегодня парень стоит у станка свою первую смену, и мастер спрашивает у него:
Ну и как тебе у нас?
Сергей Шувалов широко улыбается:
Мне у вас, Павел Григорьевич, работать сплошная отрада! Просто чудо какое-то! Угар буквально!
Мастер уходит, приглушенно вздохнув: ну, работай, работай Сергей Шувалов ввалившиеся глаза, скошенный подбородок, незавидные психологические данные ему учтиво поклонился, прокричав старому рабочему: спасибо, мастер! Надеюсь, у вас есть женщина!
Павел Григорьевич Супцов шагает по родному цеху. Он изредка останавливается, чтобы пожать тянувшиеся к нему руки, но парень с его манерами не выходит у него из головы, и мастер потерянно думает: скурились, скололись правы газеты: конченое поколение.
Седов столь же мерзок перед Господом. Он ни в чем не прав. Его мысли не испытывают в нем самом никакой нужды; Седов заходит в магазин на Зубовской площади и говорит женщине за прилавком: бутылку «Пшеничной». Пожалуйста.
Она, пересчитав деньги, выдает ему требуемое, но, взяв бутылку, Седов ее тут же роняет: уронил, матернулся, и сразу же полез в карман.
Еще одну, сказал он.
Продавщица равнодушно исполняет его желание, Седов видит в ней прирожденную шлюху, и, с секунду о чем-то подумав, швыряет бутылку об пол, тенденциозно выкрикивая: Еще одну!!. Но продавщица теперь не спешит: какую одну? У вас на нее денег не хватает.
Не насвистывая ей историю Искупляющей Поганки, Седов снимает с безымянного пальца толстое кольцо и уверенно кладет его под пустые глаза женщины за прилавком.
Возьмите в залог мое кольцо, сказал Седов. Оно золотое.
Она сомневается. Тогда Седов добавляет: можете мне его не возвращать; на улице он видит все тех же двух иностранцев, и Седову хочется им заорать: оторвите ваши задницы, гусар идет!
Он сумрачно думает: не то ли зрело внутри меня, чтобы разбить бутылку об какую-нибудь из их голов? Не подталкивает ли меня моя кровь пустить чью-то еще?
Седов до сегодняшнего дня не брался за изучение кембриджского кодекса, в котором сказано: «Человек, ты блажен, если знаешь, что делаешь. Если не знаешь, то будь ты проклят» Седов во многом зол и из-за того, что у него нет дочери.
У Михаила Травалова начитанного, пропивного, не идеализировавшего Седова, и благодаря ему узнавшему о том, что первого англичанина, вышедшего на улицу в цилиндре, тут же арестовали она есть, и Катенька к нему подбегает. Толкает в живот, жаждет пообщаться.
Однако Михаил Травалов этим утром приболел.
Папа, папа, спросила она, а куда Кудыка не ходил?
Она не в курсе, что после вчерашнего саммита с Мартыновым и Антон Палычем «Чертягой» у Михаила Травалова разъезжаются ноги. Залипает язык. Погибает печень.
Кудыка? пахнув на нее перегаром, переспросил он. Какой еще Кудыка? Что еще за дьявольские имена?
Мне о нем бабушка все время говорит. Я ее спрашиваю: «Куда солнце уходит?», а она мне: «Куда Кудыка не ходил» я ей: «Куда птицы летят», и она снова: «Куда Кудыка не ходил». Разозлила она меня, никакого настроения ее больше любить Так, куда он не ходил?
Травалову нехорошо. У него и мысли от этого нехорошие: все мы здесь отбросы того космоса, что внутри нас; глаза у меня танцуют только сиртаки, но данную иноземщину мне ими танцевать ни к чему, я же не знаю, сколько во мне дороги, тем паче того, куда она ведет и скоро ли ад перестанет быть для меня заграницей