Прекрасный вечер, вам не кажется?!
Разнополое эхо:
Кажется, кажется
По Седову видно, что у него недавно стоял. Пока он не сдается. Посмотрим, как все пойдет дальше; магнитные свойства кислорода и его пропащая жизнь дают ему серьезную пищу для размышлений.
Носители веры доходили и до Таймыра, внеземные покровители сухих дам расширяют свои владения, леденят мне кровь, пригибают к земле; в видимом мире от Седова исходит лишь неоднозначный мужской запах.
Большие, обвислые щеки: у него? У Киприана Карфагенского? Не у них. Мочевой пузырь совсем ни к черту. Опять у кого-то еще, однако, сложив свой кулак, из него затем уже не вылезешь. В естественном употреблении женщин нет ничего плохого, но Седов нечасто позволяет им болтаться под ногами своего разума и сторонится по воскресеньям компании человека. Включая человека в себе самом; зайдя в Битцевский парк, он сел на повалившееся дерево, опустил голову, глубоко вздохнул: ему тоскливо. Хоть бросайся камнем на собственную ленивую тень.
Не стремясь к созданию из себя идеальной личности, он перегонял из полушария в полушарие грустные мысли, и краем глаза подметил: его правая рука неосознанно подобрала короткую ветку и ковыряет ей почву: зачем это мне? что за этим стоит? президент об этом еще не проинформирован? смерть человека спасет весь остальной мир, каждая женщина словно бы отбирает у Седова немного его члена, и он в итоге догадывается: неспроста я ковыряюсь здесь данной палкой, судьба мне, по-видимому, подает заветный знак; может быть, я найду что-нибудь ценное. Дай бог.
Седов начинает обрабатывать почву более основательно. Отбросил ветку, работает обеими руками, с покрасневшего, интересного лица, чье выражение вполне поддается определению «Пленных не брать» сгребает рукавами пот; выкопав здоровую яму, Седов встает над ней и, теряя последнюю надежду, заглядывает вовнутрь.
Там ничего. Ни крынки волшебного масла, чтобы с радением замазывать на душе неглубокие трещины, ни отформатированного вечной жизнью головастика; Седов озверело расстроился, что впустую прожигал ограниченные силы, но пока он причитал про себя на старославянской фене, его посетило новое предположение: судьба же меня не обманула, подумал он, на самом деле одарила вещим знаком, ведь эта выкопанная мною яма могила она моя! Предсказанная мне гнусным провидением я в нее лягу, и ветер присыплет меня той же землей, что я здесь набросал.
Голубое небо над головой особенно доходчиво на кладбище. Мертвому не вспомнить, что о нем не забыли. Суицидальному течению требуются новые имена, но Седов не создает колоссальных проблем своему ангелу-хранителю; передумав ложиться в яму, он сел обратно на дерево. В тоске против прежнего куда большей.
Говорят, что в Мертвом море практически невозможно утонуть: оно слишком соленое. Но тибетский лама Катур Пальонден один из виднейших представителей школы северного буддизма, только что привидевшийся Седову на улице Красина в дореволюционной студенческой форме завтрашней ночью заплывет далеко за буйки, и, перевернувшись на спину, отрешенно улыбнется.
Он утонет.
Для него это дело принципа.
Эти люди внутри Садового кольца также иностранцы Бельгия? Исландия? какие-нибудь неблагодарные суки из стран бывшего восточного лагеря? их двое, они беседуют на своем корявом наречии и смеются своим простеньким шуткам, но третий, кто поблизости от них, не иностранец.
Он Седов, и он мрачно помалкивает. Внутри у него что-то зреет. Его мужское начало способно на сверхзвуковые движения.
Солнце, коляска, женщина. Закрывается рукой от светила или от своего ребенка?
На том листе подорожника еще до сих пор должна лежать моя слюна. Человеку моего достатка отрезан путь за пределы любимой матушки Руси; руки в цыпках, плечи в наколках, обязательный вахтер Литичинский размешивает плохо тающий сахар, негромко бормоча себе под усы: «Вчера зарплату урезали, сегодня пенсию. Не обделена моя жизнь событиями, ничуть не обделена».
Седов не извлекает из Священного писания никакой выгоды, помимо того, что он читает его с непокрытой головой, и в нескольких шагах от Седова устраиваются на ночлег бомжи старой, государственной формации. Они залезают на нижние этажи будущего колосса. Работы на стройке на время затихли, и они укрываются от дождя, спокойно переговариваясь:
Эх ё