У них даже есть специальный термин «Машин крик», обозначающий неотвратимые последствия для будущих поколений. А вот что стало с кузнецом Зиминым, истории, как науке, не ведано. Но нацеловался он, вероятно, вдоволь не считая поцелуев и не страдая от их несовершенства. Михаилу Зимину было больно выздоравливать.
Оставил я свой член у Спасской башни.
Для президента? Для туристки из Мали?
Для ночи без тебя? по Эйнштейну масса тела тем тяжелее, чем быстрее оно движется, и Семен «Марафет» Белковский, как Бельмондо со свинцом в спине, с полной выкладкой на последнем дыхании летел к отъезжающему автобусу; он махал водителю рукой, попутно вспоминая: «Кошелек же я в другой куртке забыл, чем же мне теперь с кондуктором расплачиваться: ссадит ведь, тварь, не пожалеет». Домой Семену Белковскому возвращаться некогда встреча уже назначена и в случае его опоздания просто не состоится. До нее остается еще минут десять, домой за кошельком и ловить машину не проходит; его не станут ждать ни секундой дольше: все бы ничего, но Семену «Марафету» эта встреча просто необходима неприятности у Белковского. Поганей не придумает и оттаскиваемый от спаривания лось, и «Марафет» идет на риск: ну почему мне бы заранее не выйти, идиот я, самоубийца без цели погибнуть, мне нужно проехать всего три остановки, наверное, проскочу, хватит уже на мою душу увечий да, я невезучий, но хватит, хватит, не добивайте меня, ну пожалуйста, хватит!».
Семен запрыгивает в автобус, боязливо вжимается в сидение и молится, молится, молится: лишь бы автобус без кондуктора, лишь бы но нет: вон она, зараза, приближается». Но нет, это не зараза: спасибо тебе, судьба, все прежнее тебе прощаю, спасибо! это когда-то любимая им Настя Шипицына; в ее пути, по-видимому, тоже не все обернулось сказкой, раз кондуктором трудится; и она «Марафета» не ссадит, в силу этого Семен успеет, а потом еще лучше, дальше он отыграет свое, еще и прихватит принадлежащее недругам, ведь ее появление здесь не просто так, провидение
Ваш билет, сказала она.
Привет, кошечка, это же я, Марафет, не узнала? чувственно спросил Семен Белковский.
Узнала, ответила Анастасия. Ваш билет.
Да я кошелек дома забыл, но какое это имеет значение, мы же с тобой и оказываясь с другими, продолжали помнить друг о друге. Лично у меня из-за этого возникали некоторые проблемы с потенцией, но я тебя, кошечка
Оплачивайте проезд или сходите.
Белковский по праву разозлился, закипел, и, позабыв о необходимости быть на встрече, не стал тянуть время; вскочил с места и злобно прокричал на весь салон:
Платить тебе я не буду! Я и нашу любовь деньгами не мерил и сейчас ты от меня ни копейки
Тогда сходите.
Меня познать немногим надо, меня, меня, вытаскивайте и кладите, мне кажется, что я умру с открытыми глазами, не зуди, толстуха, глубже уже не воткнешь: будь по-вашему, дщери Аида Семен «Марафет» сошел.
Не доехав одну остановку ее можно было и пробежать, две с четвертью минуты еще оставалось, и полностью на сегодня полностью разуверившись в жизни.
Полностью, но не больше Андрея Митулина. Постнолицевого, неосновательного, проведшего для «Марафета» бесплатную экскурсию по Выгской пустыни и приемлемо жившего без любви в «состоянии нормального горя».
Работая над концовкой крайне антиклерикальной книги среди всего прочего и том, как посланника электрического света Губония Баламута пришибли на богомолье золотой кадильницей: он лежал на бедной земле Малой Азии, а переодевшиеся в воронов архангелы пикировали на него уже с раскрытыми клювами Андрей Митулин ощутил отнюдь не беспоследственную утрату вдохновения, кормившего его впроголодь, но не постным; незадачливо путаясь в пантеоне верховных божеств, Митулин не знал к кому ему ринуться за срочно необходимой помощью.
У него уже вышли все сроки.
Звонивший ему по поручению издателя штуцер беспечно запугивал Андрея, разрывая на своем конце листы бумаги. «Жилы документов мы, парень, рвем, говорил он, мы и наш договор тобой подобным образом уничтожим, а потом пришлем к тебе Веню Шалова: узнаешь тогда, зачем мы его при редакции держим».
Дни шли, и вечером третьего апреля 1999 года, сворачивая с Ленинского проспекта в сторону «Шаболовской», Андрей Митулин оказался возле настороженно притихшей церковью. Он нетвердо вошел вовнутрь. Терять ему нечего: Веню Шалова обещали прислать уже завтра.