Четвертого мая 1999 года, не изменяя себе прежнему, смелому, сонному, Семен «Марафет» был с женщиной и, устав претерпевать ее ядовитое молчание, остановился; придавая голосу щепотку ницшеанской бодрости, Белковский утверждающе твердость ему сейчас очень желательна промолвил:
Подумаешь, не получается. В моей жизни есть и другие источники вдохновения.
Она презрительно зевнула.
Ну и какие? спросила она.
Очень разные. ответил Семен. К примеру, античная поэзия.
Посмотрев на него через густую пелену никуда не уходившего мрака, она стала чувственно цитировать:
Лоно твое словно цветок с божественной каплей росы сама написала. Ты об этом?
Ощущая себя, по большой части самим собой, безжалостно униженным и оскорбленным, Семен «Марафет» виновато поморщился.
Есть и другие, уязвленно пробубнил он.
Другие-то есть, и они банкуют, прослеживаются, загибаются в корчах, поговорим без свидетелей; пожар около Редина начался, скорее всего, преждевременно.
Я, дебил, Господи, я не чувствую радости от отведенных мне секунд. Только пытаюсь чувствовать. Заставляю голову борюсь; Редин пересчитывал на ногах прилично отросшие пальцы. Затерянный в самом себе космос искал обратную тропу в чью-то ладонь. Глухой муфтий играл на треснувшем банджо жуткие мелодии детства, спасенный сахалинскими рыбаками тюлень определял по собственной инициативе местоположение вражеских подводных лодок; Редин приемлет от женщин лишь один вид утешения и не без досады видит уже шторы горят.
После попытки своими усилиями совладать с пламенем у Редин чуть было не вспыхнули зубы, но он ходил на мизер и с тремя дырами; Редин берет трубку и хочет побеспокоить пожарных, однако его кто-то опережает: не он звонит ему. Он позвонить пока не успел, кто-то оказался поживее, Редину его ситуация он в ней, она вокруг него и кто же ему звонит?
Серафим ли, горбатый водяной Шишига? воды бы сейчас, слез хотя бы кто же мне звонит? кому же не хватает места в своем сегодняшнем настроении
Вслушивается, молчит: кто? Марина Колянская. Вся какая-то нежданно душевная вдалеке от никчемных обид, что в Редине циркулирует немало матерого аморализма.
Привет тебе от нормальных людей, сказала она. Как дела твои, морда?
Внешне не очень пробормотал Редин.
Что это ты о внешнем заговорил? Не похоже на тебя Я вот чего звоню вчера в зале Чайковского, если ты еще помнишь, мы с тобой дико пособачились, но я, так и быть, беру вину на себя.
Мы еще спустимся на парашютах. Куда скажешь в Булонский лес, на Канадский Арктический архипелаг, на репетиционную базу «U-2»; ты с железным когтем, я с кольцом колбасы, огонь бродит по подоконнику Редин схватил с него горшок с хлорофитумом: цветок ему никто, квартира чужая, но кому Редин поможет, тот об этом и позабудет взял цветок на руки и снова присел.
Я, сказала Марина, не всегда такая стерва, какой вчера тебе показалась. Просто противно все стало И ты, и твои никогда не мигающие глаза. Сорвалась, бывает
Бывает у нее день по снятию себя с креста одиночества и подтухшие голубцы под яванским соусом, а у копающегося в помоях памяти Редина загорелся диван.
В общем, Редин встал, и с цветком, вместе с его и своей жизнью, неспешно перешел в другую комнату, но слушать не перестает, даже дышит в ответ.
Простишь ли ты меня, Редин, или еще что, тебе решать. Мне бы хотелось, чтобы простил А тебе?
Чего мне? спросил он.
Тебе бы чего хотелось?
Чувствует, задыхается: дым такой, что и огонь еле заметен. Да и соображается с трудом.
Мне бы хотелось, сказал Редин, снова с тобой как прежде но я сверху
Слышит, обрадовалась.
Сегодня?! воскликнула она.
Маловероятно Потом как-нибудь Счастья. тебе
Нам! поправила Марина.
Не уверен увидимся ли
Два пальца, но в ноздри огромная вспышка. Закончилось время планеты.
Не нашей.
Пока что. Ребенок сам катит коляску.
В ней только гильзы.
Александрийская аллегористика? Склонность Христа к мытарям и грешникам? Рвота на путеводный камень? Звенящий комар в подступающей тошноте и никак не спадающий уровень женской преступности; слышится шелестение булыжников и мерная поступь покойницы.
У нее есть такое же право на бытие, как и у Семена «Марафет» Белковского; получив под деревом по рогам, он довольно близко сошелся с Рединым, и ранним январем 2000 года потерял сознание на хоккее с мячом. На игре «Динамо» «Зоркий».