В горах солнце закатывается быстро. Оно почти падает за горизонт. А еще на высоте холоднее. Значительно холоднее. Мы это почувствовали. Все кучковались, жались, сворачивались клубком. Мы с Томой прижались друг к дружке, даже обнялись, увеличивая площадь соприкосновения. Раньше мы так не делали. Но раньше не было так холодно.
Один индеец под одеялом замерзает, вспомнил я фразу-довод из очень старого фильма. Два индейца под одеялом не замерзают.
Логично, откликнулась Тома, сильнее вжимаясь и кутаясь в мои объятия. Особенно, когда одеяла нет.
Стая быстро затихла. Слышались храп, хрип, сопение, шмыгание носом. Одно из них то и дело происходило за спиной Томы там мерз и дрожал от ночного холода ее спаситель.
Чапа, услышал я шепот.
Налитые дремой веки приподнялись: в меня упирался взгляд, где сна ни в одном глазу.
Я так не могу. Ему холодно.
Всем холодно, отмахнулся я от девчоночьего каприза. Вернее, попытался отмахнуться.
Он замерзнет.
Они привыкшие.
Посмотри на других. У всех есть, к кому прижаться. У Смотрика нет никого.
И что? Я свел брови.
Тому мой хмурый вид не пронял.
Чем больше индейцев, тем теплее, конфузливо улыбнулась она.
И что я мог возразить?
Рр, пронесся в сторону парнишки тихий оклик.
Рр? непонимающе вскинулся он.
Рр! мой загребающий мах рукой пригласил его к нам.
Смотрик все еще не решался. Недоверие боролось с радостью. Недоверие, наученное опытом, побеждало.
Рр! в приказном порядке я указал за спину Томы.
Рр?! все еще не верил он.
Грр! гневно завершил я дискуссию, давая понять, что повторных приглашений не будет.
Смотрик зашевелился, растирая затекшее и подмороженное.
Спасибо, прошептала Тома, чмокнув меня в щеку.
Я высвободился, поджал похолодевшие колени почти до подбородка и отвернулся, не желая видеть, как новоявленный сосед устраивается на новом месте.
Тома прижалась к моей спине, тепло обвив руками и ногами.
Смотрик таким же образом расположился за ней, его длинная рука накрыла ее руку, накрывавшую меня.
Недвижимо полежав так некоторое время и действительно согревшись не то от жара, исходящего от млеющей Томы, не то от пламени мыслей я жестко объявил:
Переворачиваемся.
Открывшиеся Томины глаза, затянутые поволокой, с любопытством поглядели на меня, но возражать не осмелились.
Все повернулись на другой бок. Теперь мою спину зверски морозило, зато я был спокоен за Тому. И сразу уснул.
Глава 3
Есть такое философско-географическое понятие на востоке Шангри-Ла. Рай на земле. Его искали все. Нацисты посылали в Тибет экспедиции, буддисты указывали им в сторону гор, дескать, вон там она самая и есть, ищите и обрящете может быть. Про себя посмеивались: Шангри-Ла понятие больше духовное, чем материальное. Но человеку западного склада ума понять это сложно. И люди ищут. Уж сколько лет. Веков. Тысячелетий. Свой потерянный рай. Ищут, не щадя ни жизней, ни сил, ни времени в безумно-несбыточной надежде вновь обрести его. Чтоб успокоиться. Потому нет им покоя. Бедным. Не знающим, где искать. Не ведающим, что творят. Впрочем, почему им? Нам.
Трудно, очень трудно принять не понять, а именно принять, что наш покой, наш рай внутри нас.
И ад внутри. Мы носим его с собой. Так и живем.
Мне могло быть очень хорошо в сложившихся обстоятельствах. А было плохо. Вместо радости жизни и порхания беззаботным наслаждающимся мотыльком груз решения взрослых проблем. Одно накладывалось на другое. Построение планов о пути назад, на свою Землю. Организация поисков исчезнувших членов команды, к которым я даже не знал, как приступить. Мечты о самоотверженной Зарине, увезенной в башню и, наверное, потерянной для меня навсегда. Тревога за Тому, взрослевшую не по дням, а по часам. И без того не маленькая девочка, в новых условиях она просто расцвела. Я боялся, что произойдет нечто непоправимое. А отвечал за нее я. Что скажу Малику при встрече? Сейчас именно он стал для меня главным авторитетом. Мужчиной, мнение которого было важнее прочих. Кратким появлением в моей жизни Малик заставил меня отбросить детство и тоже стать мужчиной. Ну, попытаться стать.
Морозный рассвет выгнал стаю с ночевки. Позавтракав ягодами и собрав немного с собой, человолки расхватали добычу, голые тела обезьяно-людей полезли в гору. Наша троица да-да, уже троица помогала друг другу, подпихивала, поддерживала, втягивала. Потом стая спускалась вниз, почти скатываясь и сдирая себе все, что можно и где нельзя. Еще и добыча в руках. Можно было потерять друга, но потерю добычи вожак не простил бы.