Хрена лысого, ответила я, ты умираешь, а я остаюсь жить! Пусть хоть день твоей смерти ничем не будет омрачен!..
Когда я открыл глаза, то увидел над собой пьяное лицо Керолайн. Она хохотала, увидев в моих глазах ужас, дыхнула винными парами и сказала:
— Поехали в город.
— За руль я сяду.
— Очень хорошо. Терпеть не могу водить машину…
Я вел джип крайне осторожно, привыкая к правостороннему рулю.
— Лешка, — вдруг спросила Керолайн, — почему ты не хочешь со мной спать?
— Мы с тобой всего сутки знакомы, — ответил я, крепко сжимая руль. По животу пробежал холодок страха.
— Ерунда… Условность…
Желая избежать продолжения неприятного разговора. решил сказать правду.
— Я не сплю с женщинами…
— Ты же не педераст?
— Нет.
— Тогда почему?
— Потому что не могу…
— Ты импотент?
— Да.
— Не может быть, Лешка!.. Это же здорово!.. Я переспала с половиной мира… У меня никогда не было импотента!.. Всю жизнь мечтала вдохнуть в кого-нибудь жизнь!
— На этот раз твоя мечта не сбудется.
— Я терпелива, — заплетающимся языком ответила Керолайн. — Я могу ждать.
Дальше мы ехали молча. Керолайн задремала и захрапела… Иногда я поглядывал на нее и вместе с содроганием от ее уродства, усугубленного алкоголем, испытывал и что-то похожее на нежность.
Мы вместе приехали в отель. Керолайн проснулась и, поднявшись со мною до третьего этажа, пыталась проникнуть в мой номер, используя при этом все ухищрения профессиональной проститутки. Ей казалось, что это очень соблазнительно — облизывать краешком языка губы и вертеть глазами в разные стороны. Мне так не казалось. Напоследок она попыталась засунуть свою длинную руку в мои брюки, но я был начеку и уклонился. Керолайн опять захохотала, провела рукой по своей груди и громко сказала:
— Ты боишься, Лешка!.. Боишься!..
— Боюсь, — ответил я, захлопывая перед ее носом дверь.
В эту ночь мне не спалось. Несмотря на свое нежелание; я думал о Керолайн…
Странная женщина, наверное, очень несчастливая…
В три часа ночи в мой номер постучали. Я набросил халат и, подойдя к двери, спросил:
— Кто?
— Лешка, это я…
Голос принадлежал Керолайн.
— Я сплю.
— Лешка, — жалобно сказала она, — мне очень плохо… Пусти меня…
— Сейчас три часа ночи…
— Я не буду к тебе приставать. Поверь, Лешка, мне очень плохо.
Еще с минуту поколебавшись, я все же открыл дверь и пропустил уже протрезвевшую женщину в номер. Она села в кресло, достала из-под пиджака бутылку вина и спросила:
— У тебя есть стакан?
— Есть, — ответил я и протянул ей фужер.
— Ведь ты же не будешь пить? — спросила Керолайн, откупоривая бутылку.
— Нет.
Она кивнула головой, как будто зная мой ответ заранее, налила себе вина и жадно сделала большой глоток.
— Мне правда очень плохо, Лешка, — сказала Керолайн. — Я на всей земле одна…
У меня нет ни одного родственника… Все друзья умерли от СПИДа… И Джордж, зараза такая, подох… — И Лиса, и Крис… Мать моя померла, когда мне было четырнадцать лет…
Она замолчала.
— А отец? — спросил я.
— О, эта сволочь бросил нас, когда мы приехали в Англию… Ты знаешь, — ее глаза оживилась, — когда я летела делать фильм в Японию, в салон самолета неожиданно вышел капитан и сказал, что мы возвращаемся в Хитроу. Все, конечно, подумали, что произошла какая-нибудь авария. Но самолет успешно сел в Лондоне, к нему подали трап, всех пассажиров попросили оставаться на своих местах, на борт зашли три человека и прямиком направились ко мне. «Вы Керолайн Ковалец? — спросил один из них. „Да“, — гордо ответила я. «Дело в том, что ваш отец умер.
Вам нужно подписать эту бумагу…» «Что это?» — спросила я. «В этой бумаге говорится, что вы не против, чтобы его похоронили».