– Мои, – спокойно подтвердил Сесиль. – Они были похищены из моей спальни в отеле «Святой Джэмс» вместе с револьвером, мехом и некоторым количеством денег десятого января.
– Вас удивляет, должно быть, что все эти вещи не покоятся на дне Средиземного моря?
– Тридцать часов тому назад я был бы удивлен, – заметил Сесиль, – теперь же – нет.
– Почему?
– Потому что у меня сложилось другое мнение. Но не откажите вернуть мне мои часы.
– Не могу, – мягко, с кошачьей ухваткой, ответил француз. – Сейчас не могу.
Наступило молчание. Звуки музыки долетали из кафе.
– Но я настаиваю, – упорствовал Сесиль.
Француз рассмеялся.
– Мистер Торольд, я буду с вами откровенен, – сказал он. – То, что вы в своих заключениях пошли по новому пути, позволяет мне не стесняться с вами. Моя фамилия – Сильвиан, я начальник алжирской сыскной полиции. Вы можете сами понять, что вернуть вам ваши часы без соблюдения известных формальностей я не могу. Мистер Торольд, грабеж в отеле «Святой Джэмс» – образчик величайшего мастерства. Мне следует поделиться с вами нашими последними успехами в области раскрытия этого преступления.
– Я всегда был высокого мнения о случившемся, – заметил Сесиль, – а за последнее время в особенности.
– Сколько, по-вашему, человек находилось на «Зеленом попугае», когда он начал тонуть?
– Три, – не задумываясь ответил Сесиль.
Француз просиял.
– Блестяще! – воскликнул он. – Да, вместо восемнадцати было три. Гибель «Зеленого попугая» была разыграна как по нотам. Встреча «Зеленого попугая» с лодкой, отчалившей от Mustapha Inferieure, оказалась простым втиранием очков, так как похищенное добро в лодку не грузилось. На борту «Зеленого попугая» находилось всего три араба – один у рулевого колеса, двое остальных в машинном отделении, причем они приложили все усилия, чтобы спастись. Пароход был потоплен на виду у вашей яхты и еще другого судна. Нет сомнения, мистер Торольд, – пояснил он с оттенком иронии, – что бандиты были в курсе всего происходившего на «Кларибели». Крушение было инсценировано не только для отвода глаз, но, и это самое главное, для прекращения дальнейшего расследования. Разве общественное мнение не успокоилось на мысли, что награбленное и сами грабители лежат на дне? Какие данные были у полиции для дальнейших розысков? Через шесть месяцев, какое, через три; все кредитные билеты и обязательства могли быть отличным образом сплавлены, так как, что было бы предпринято для противодействия этому? Зачем предпринимать какие-либо меры, раз деньги ухнули на дно?
– Но три спасшиеся араба, находящиеся теперь в тюрьме, – сказал Сесиль, – ведь не зря же они проделали свои штуки?
– Очень просто, – продолжал француз. – Их засадили в тюрьму на три года. Что это значит для араба? Он перенесет свое заточение со стоицизмом. Скажем, на семью каждого из них положено десять тысяч франков. Выйдя из тюрьмы, они сделаются обеспеченными людьми до конца своей жизни. Таким образом, ценою тридцати тысяч франков и затраты на покупку парохода – допустим, еще тридцати тысяч – грабители справедливо надеялись сохранить все в тайне.
– Замысел, достойный восхищения, – отозвался Сесиль.
– Именно, – согласился француз, – но его постигла неудача.
– Но почему?
– И вы спрашиваете? Вам это хорошо известно, так же хорошо, как и мне. Во-первых, благодаря тому, что в дело было замешано много народа, во-вторых, из-за свойственного арабам тщеславия, в-третьих же, по вине родинки на подбородке.
– Кстати, – заметил Сесиль, – за этим-то именно человеком я и явился сюда.
– Он арестован, – кратко ответил француз и вздохнул. – Добыча не охранялась надлежащим образом, поэтому часть ее растаскали.