В 1855 году Барр был назначен paumier de lempereur, с пенсией 1200 франков. В то время как память об этом великом человеке ибо едва ли будет преувеличением сказать, что он был обязан своим превосходством как умственным, так и физическим качествам, и что он, следовательно, был бы, по всей вероятности, одинаково велик в любой области, которой ему довелось бы заниматься, еще свежа в умах всех игроков этого поколения, кроме самых молодых, то не нужно долго гадать, что нам запомнится в нем прежде всего уникальность и легкость его стиля в сочетании с силой удара и мастерством тактики, какими обладали немногие игроки. Возможно, число его игровых качеств было бы легко умножить, но эти были главными, любого из них было бы достаточно, чтобы сделать из обычного игрока мастера первого ранга. Другой важной его чертой было добродушие, и это было нечто большее, чем просто добрый нрав. Барр, был хорошим человеком, éait bon, как говорят его соотечественники от природы. Никто не помнит случая, чтобы он когда-либо воспользовался своими огромными возможностями и умением, чтобы выиграть большую ставку у молодого или неопытного любителя.
Его сложение как игрока- а вскоре он стал довольно толстым, а в более поздние годы стал определенно тучным, нельзя сравнить с изящностью греческих статуй. Но будь он даже всегда молод, красив и атлетичен, вряд ли он мог бы обладать большей грацией, которую он демонстрировал, опираясь на свои чудесные способности оценивать полет мяча, отправленного его противником, своевременно подготовиться к его приему и возвратить его наилучшим образом. Едва ли нужно говорить, что он приобрел их невольно, ибо истинный талант никогда не достигается иначе. В упоминавшемся ранее небольшом трактате, П. Барселлон сделал специальное отступление на эту тему: «Не ищите, говорит он, того, что называется les gráces, позерства, оскорбительного для игрока и выглядящего смешным; большинство из тех, кто страдает этой манией, жертвуют ради нее самым важным: становятся медлительными и теряют много времени, позируя; мяч, если и вообще быстрый, не оставляет им времени для больших приготовлений; они хотят апломба и всегда играют слишком поздно. Истинный талант не что иное, как легкость и непринужденность движений; великие игроки никогда не принимали ничего другого. Массон, прославленный игрок, никогда не былmaniéré [манерным человеком]; все его позиции были хороши, а движения гибкие и легкие. Он никогда не делал лишних движений руки или бесполезных приготовлений; и его метод, который, может быть, не всем казался прекрасным, тем не менее восхищал знатоков. Опять же Бержерон, чьи манеры так просты, постарался не развлекать себя притворством изящного стиля; он слишком хорошо знал его недостатки. Наконец, я привел здесь четырех самых известных игроков в мире, ни один из которых никогда не искал иной грации, кроме благодати природы». Не забывайте, что эти слова написаны мастером, который обучал теннису Эдмона Барра; стиль его ученика никогда не был омрачен какой-либо притворной грацией, он обладал собственным стилем в высшей степени от природы.
Если бы потребовалось суммировать отличительные черты исполнительского мастерства Барра в как можно меньшем количестве слов, можно было бы справедливо сказать, что его подача была более разнообразной, чем у большинства великих игроков, и некоторые ее разновидности (например, «жираф»), невозможно было возвратить; его первый удар был так же силен и так же хорошо поставлен; его защита, благодаря его возможности предугадывать, каким будет удар противника, была изумительна; его удар с лета, пока он сохранял зрение, был абсолютно уверенным. Хотя он и обладал ударом удивительной силы, он, однако, не использовал бы его постоянно, от удара к удару, как это часто делает самый блестящий игрок. Зная, что лучше не тратить энергию впустую, он часто загонял мяч в угол, подальше от своего противника, когда более нетерпеливый игрок срезал бы мяч с сокрушительной, но ненужной энергией.
И какой же он был веселый товарищ! Как звучал его веселый голос на корте, когда он шутил и смеялся с игроками и зрителями! И все же, при всем своем веселье, он никогда никого не обижал и не забывал своего положения в обществе. Теннисные корты уже не так веселы после его смерти. Бедняга Барр, которого всю жизнь одаривали и привечали, но никогда не был избалован, который так часто ужинал по вечерам с теми, кто утром был его учеником или врагом, благородными или не слишком благородными людьми; который наслаждался жизнью, как он сам говорил, так же полно, как если бы у него было состояние в 10 000 ливров в год, никогда не нуждаясь ни в друзьях, ни в обеде, ни в оперной ложе, ни в какой-либо роскоши, о которой он мечтал, бедняга Барр закончил свои дни в нищете. Все его небольшие сбережения были одолжены внуку, который поселился в Австралии, где вскоре потерял все свои деньги. Затем последовала война с Германией, падение империи и последующая за ней потеря пенсии. Осада Парижа, нанесла старику coup de gráce [решающий удар]. Когда весной 1871 года он приехал в Лондон с разбитым здоровьем и в плохом расположении духа, там был открыт благотворительный счет, который за два месяца составил около 400 фунтов стерлингов и был подарен ему теми, кто восхищался его игрой в прежние дни процветания и теперь сочувствовал ему в его несчастьях. Он недолго пережил этот момент, и умер в Париже 20 января 1873 года, на семьдесят первом году жизни, всего через несколько недель после смерти своего шурина Гарсена в Фонтенбло.