Находившись неудача в поисках компенсирующе заменялась осознанием великой прозрачности выбранного им течения он поворачивал уставшие стопы вспять и, ступая по вершинам падавших на дорогу сутулыми тенями деревьев, доходил до истребляющего его ночное одиночество флета стезею небрежной развалки. Там он готовил себе небольшой обед обычно ограничивавшийся яичницей и четным количеством ломтиков так любимой Мариной первоклассной ветчины попутно прислушиваясь к диким крикам вечно чем-то недовольных доминошников. Они от зари и до зари оккупировали стол под ее гостеприимно открытыми окнами настежь распахнутыми не для жулья или демонов: для проникновения любопытных облаков и, когда их совокупное жужжание рассекали харизматические вопли: «На куски тебя порву! Что-то слишком горяч, как я погляжу! Ну все, Чукулин, выпросил ты у моря херовой погоды потопит оно твой надувной матрац! ААААА..! На инвалида, сука, руку поднял?!» у Корнилова появлялось впечатление, будто бы он находится под покровом пряного зноя Нового Орлеана. В одном из многочисленных Honky Tonk `s темень, любовь, нищета; Корнилов держит на коленях податливую мулатку почти без всего и божественный альтовый сакс в строго отведенном ему месте разрывает безумное единение бесподобно сыгранного бэнда. В эти боготворимые для него секунды он предлагал себе чего-нибудь выпить: «Не желаете ли маленькую, месье?»
«Спасибо, Жан, но мне лучше большую».
Корнилов открывал холодильник, выскребывал кусочки прозрачного льда и заливал их жестковатым, но очень приятным на вкус ирландским виски. Irish, вода жизни считая его напитком своей судьбы, Марина безнадежно зациклилась на нем, прочитав наискосок что-то из Йейтса. В оригинале.
Кстати, о Марине с каждой неделей образ жизни Корнилова ее все больше и больше не то, чтобы угнетал, но едва наметившейся гармонией их уже не обдавало: сначала тонко, полунамеками, а затем и гораздо откровеннее она талдычила Корнилову о его якобы добровольном понимании того, что ему не помешало бы поискать работу мол, и в материальном плане им будет полегче, и вообще. На первое место она громоздила заботу о его собственном благе почувствуешь себя человеком, встанешь с колен, ну и et cetera.
Раньше, уходя на работу, она его не будила оставит на столе завтрак и уйдет. Не могла же она сказать: «Я сюда не вернусь. Потому что не уйду» Корнилов бы без ее денег с голода не загнулся, но она же живет не только с ним, себя же ей тоже кормить надо. «Корми себя, женщина. Обо мне не думай. Не опасайся того, что счастье придет в дом, но дома никого нет, ни меня, ни тебя: поваленные стулья, сорванные шторы, засохшие цветы» в последнее время она взяла за привычку следующее: перед самым выходом из дома Марина подходила к дремавшему Корнилову и говорила ему прямо в ухо:
Дорогой, я пошла. Чем думаешь сегодня заниматься?
В первые дни Корнилов глупо отшучивался, варьируя ответы от «На Эверест пойду. Хватит уже по пятитысячникам ползать, надоело» до «Я вчера с ногами разругался так, что пусть теперь сами определяют чего им хочется, а то собака лает, караван идет, но там, куда он идет, ни одна собака ни дня не протянет». Сегодня он впервые ответил злобно сетуя и сожалея, что еще в зародыше не пресек этот обременительный ритуал.
А я уже занимаюсь, сказал Корнилов.
Недоуменно попятившись, Марина заполонила свое лицо складками а-ля шифер. Не Клаудиа тем, что крыши кроют.
Чем это ты занимаешься? спросила она. Чем, Корнилов? Поделись, я послушаю.
Поведав тебе о столь сокровенном, мне придется тебя извести. Лишить нынешнего симпатичного облика умертвить специальными сексуальными методиками, расчленить на мелкие части, потом обсосать все косточки до единой, а документы и одежду сжечь вместе с домом. Но мы ведь в этом доме не одни живем, правильно? Корнилов несколько раз назидательно покачал указательным пальцем. Ты не думай, колебаться в таких делах не мой конек, не мое осознание тлена, но есть одно «но» и этим «но» является собачка с седьмого этажа. Ну, ты ее знаешь такая смешная, лохматая, Дундиком зовут. Вот ее мне жалко она мне нравиться тем, что никогда не лает: ни на караваны, ни на своего хозяина-идиота. Представляешь, я однажды видел, как он обливается холодной водой. Все бы ничего, но он обливался ей в лифте.
Мрачновато улыбнулась, Марина молча вышла из комнаты. Ее голос раздался уже из коридора.