Вы, наверное, знаете, сказал Корнилов, в чем разница между женщиной и бревном. Между пенальти в финале чемпионата мира и кислым фиником. Но знаете ли вы мое имя?
Удачно притворившись действующей жрицей скудоумия, девушка просопела в пресном моно что-то минорное.
Что, простите? спросила она.
Вы мое имя знаете?
Не имею ни малейшего представления.
Естественно, не имеет: так же решительно, как и то, кто же изобрел логарифмы. А изобрел их шотландский барон, которого звали Джон Непер с его везучей фамилий он недаром придавал такую важность своим занятиям богословием.
А хотите узнать? спросил Корнилов.
В принципе, не очень.
Итак, беседа завязалась и из нее выяснилось, что девушку зовут Олей, она предпочитает белых лебедей чернокрылым змеенышам, верит в предание, застолбившее оплошность создания Стоунхенджа за Мерлином, и учится на чем-то связанном с кино. И как бы ни был Корнилов далек от всего суетного, Оля ему откровенно понравилась обмениваясь с ней любезными репликами: «Вам не скучно так внимательно портить свои глаза? Скучно А вам? Я не внимательно. Вы не специалист, вам простительно. Я давно знал сиё. Что не специалист? Что простительно» он смотрел нерядовую картину «Доктор Манкузе, игрок» пока она не кончилась. Зал они покинули вместе, и после обмена тяжелыми по части расставания взглядами, Корнилов негромко спросил:
Не обидетесь, если я вас до дома провожу?
Время еще час назад стало поздним и мало подходящим для провожания, но Корнилов уже выпал из привычной гробницы отказа от помыслов нещадно обманываться. В кровь, как свалившийся с велотренажера близорукий ницшеанец он не разбился, но и утраты болезненного напряжения не приобрел. А Оля и не думала смущаться.
Вообще-то, я далеко живу, сказала она.
Далеко это где?
Надо дойти до метро и доехать до Марьино. А потом еще и на автобусе. И пешком.
Не близко: услышав в любой другой не характерный сегодняшнему день про такие сложные перспективы, Корнилов бы не растерялся сочувственное похлопывание по плечу, пожелание не упустить мирского перевоплощения всего прекрасного, ускользание в преуспевающую безоблачность. «Пойдем, родная кто куда». Но сегодня он оплошал.
Ну, что же, вздохнул Корнилов, я бы нашел, как мне выжить и не сходя с места, но Марьино так Марьино.
Вы серьезно?
А я что, похож на легкомысленного?
Оля небрежно засмеялась.
Да нет, не очень вполголоса сказала она. Скорее, вы похожи на большого волка большого и улыбающегося, но улыбающегося из-под палки.
На кого я похож? не понял Корнилов.
На себя.
Вкрапление декаданса, что-то вроде: «Обезглавленный труп был изнасилован судебным экспертом». Но пластинка-то заезженная.
А почему именно из-под палки? спросил Корнилов.
Не знаю. Похожи и все.
Дорога до Марьино прошла не эмоционально: Корнилов безмолвно размышлял с чего бы он похож на улыбающегося из-под палки волка не на того ли, что несет в подмышках золотые яйца; их снесли нестерилизованные ангелы, и он доставляет их к Меконгу, к Шпилю Мироздания, к покосившимся шатры набожных нищих Оля, отгородившись от него нигилизмом затылка, трепала глазами мятого Павича: женскую версию одного словаря, изученного Корниловым еще во сне и на сербском.
Святой водой промыл глаза
Он мертвому себе
Но не скучал ведь голоса
Послышались в листве.
Ни звуком с ним не поделясь
Они плодились в нем
А он их слушал, не таясь
Что слышит их дождем
Не шедшим сверху с той поры
Когда он был живым
Ему не скучно знать, где мы
Над пропастью смердим.
Планета лишняя Земля
И он на ней мертвец
Но он не скажет: «Боже, я
Я тоже здесь отец».
А если скажет, то ему
С судьбой не по пути
«О Боже мой, зачем, к чему
Мне ночь не перейти?».
Поднявшись из метро, они только и успевали отмахиваться от навязчивого снега, так и норовившего залезть за шиворот и, торопливо растаяв, потечь по их спинам ненадежным заменителем пока еще не выдавленным сдержанными телодвижениями капелькам пота: ожидание автобуса заняло где-то в районе часа Оля сказала: «Мы могли бы ехать и на маршрутке, но я на них больше не езжу: в последний раз, когда я на ней ехала, меня там чуть не изнасиловали. Водитель, конечно же, помогал, но я так и не поняла кому» и вот они уже в автобусе, уединяются на ровном плато задней площадки; сидения поверх кожзаменителя обтянуты наростом инея, Корнилов с Мариной стоят сухо соединяются под тусклой свечой поворотов, пошатываются, сходят. Им остается решающий отрезок пути. Но он ничего не решает как говорил Корнилову непонятно откуда взявшийся в Сетуни меннонит: «Не прячь, а то найдем. Не находи, а то снова спрячем».