Внутри жгло. Лотосы росли в тине. Зал был небольшим. Бег по проложенному в нем кругу дался Корнилову легко покалывание в боку, резь в глазах и тому подобные сложности, конечно же, присутствовали, но где не без этого. А вот когда пошла отработка движений руками стало труднее. Особенно Корнилову особенность выражалась в том, что шедший следом за ним короткостриженный лошак настойчиво бил его по спине, а иногда, наверное, желая расширить свой технический арсенал, плотно задевал и голову. Корнилов никогда не боготворил весь этот бокс, но сейчас он ему окончательно разонравился, и пронзительный свисток тренера пузатого, не выше метра шестидесяти пяти, с достоверно, как и полагается, сломанным носом смилостивился над печальным ковылянием его мыслей, оборвав их по-своему своевременно.
Минута отдых, а потом спаррингуем. Сказав, он окрылился и недоверчиво взглянул на Корнилова. Эй новичок, тебя как зовут?
Как меня зовут на самом деле, ответил Корнилов, знать вам ни к чему, лишь отбитую голову лишний раз напряжете. Зовите меня Тайсоном.
Тренер уязвленно набычился.
А ты шутник сухо пробормотал он. Спаринговать будешь?
Слово «спаринговать» чем-то напомнило Корнилову слово «спариваться»,
и он согласился. Увидев положительную интонацию его кивка, к тренеру угодливо подошел привлеченный флюидами близкой развязки Николай Воляев:
Коуч, можно я с ним поспарингую?
Тренер оценивающе посмотрел сначала на Николая, а затем, как бы прощаясь, и на Корнилова.
Да нет, Коля, сказал наставник, не потянешь ты с ним. В нем и веса килограммов девяносто, и взгляд слишком подозрительно отсутствующий.
Поводив перископом глаз по периметру зала, он нашел ими некоего двухметрового громилу, тягавшего вверх-вниз огромную штангу, поступательно прожигая здоровье изощренным методом его накопления.
Вась! крикнул тренер. Поработаешь?
Вася молча положил штангу и, шипяще отдышавшись Василий Личин приехал в столицу из Новокузнецка; и если тренеру сломали нос все же на ринге, то Василию его сломали дверью женской бани: четырнадцать лет ему было, когда он туда подглядывал, пытливый возраст машинально занялся тщательным надеванием перчаток.
Осознавая в мельчайших деталях, зачем он это делает, тренер подскочил к Корнилову с изящным напутствием:
Короче, Тайсон Васина коронка левый хук, усек? Еще он очень активно работает по печени. Воодушевляющее подмигнув, тренер показал на ринг гладко выбритым подбородком. Ну, с Богом.
После боя Корнилову некрасиво хотелось вернее, хотелось не ему, а темной стороне его деформированной частыми ударами души отловить этого Васю и, не наводя на него порчи, чуточку отмудохать железным прутом: по простому, по рабоче-крестьянски.
У Корнилова болело все. Скулы, лоб, живот окончательно его добил тренер, бросивший на удивление едкую ремарку: «Для начала неплохо. Ты, парень, бился, ничего не скажешь Васе редко кто капу изо рта вышибает, а ты выбил дважды за раунд. Странным, редким ударом Когда ты врубил ему под сердце, я уже подумал, что мне не стоило делать на него ставку в городских соревнованиях. Ты же смотрелся совсем неплохо. Молодца. Но, разумеется, придется еще поработать». Да и Николай Воляев подыграл своему наставнику по полной: «Держись спорта, Корнилов будешь за него держаться, он тебя тоже удержит на плаву: в следующий раз с кем-нибудь сцепишься послезавтра. Отведешь душу. Подтянешь самомнение».
Причесывая ботинками асфальт, Корнилов брел к остановке: справа по борту лежал киоск и, остановившись у его круглосуточно распахнутой амбразуры, Корнилов почувствовал всем своим ни за что отбитым нутром, нестерпимое желание пива. Насколько он помнил, деньги у него оставались только на проезд, но, надеясь на чудо не в его правилах, но не подыхать же, не попробовав- он устроил одежде углубленно детальный обыск, шмон, зачистку. И свершилось: мятой бумажки хватило как раз на одну бутылку, но ведь хватило же примостившись на низкую ограду и, достав видавшую и лучшие его виды зажигалку, Корнилов одним движением отделил пробку от горлышка. Закурив, он стал нежно чередовать глотки и затяжки. Сочетание дыма и жидкости образовало внутри него успокаивающую реакцию: «Да! Нет! Да! Нет! Да пошел ты придурок! Сам, барин, и иди! вот такие беседы с самим собой. И со мной. Иди, иди. Не уйду» закончив восстановительные процедуры, Корнилов стряхнул со штанов скупые залежи пепла и инстинктивно провел тыльной стороной ладони по кровоточащим губам. Он был бы не против насвистеть прекрасную мелодию, но свистеть он не умел. Во всяком случае мелодии. Зато он умел напевать, а его трактовка «Не плачь, паяц» удавалась ему вполне приближенно к первоисточнику. «Чтобы хорошо думать о женщине, надо о ней только думать. Ничего больше. Не видится, не встречаться я не изменю своего мнения, даже если мне в ноздри ударит запах нашатыря. Нашатыря? Ой, я не могу вы меня уморите О нашатыре, барин, никто и не говорит. Такому слабому средству ни за что не привести вас в чувство» всю обратную дорогу Корнилов флегматично затратил на разработку именно этого своего таланта.