Они мне роднее. Он беззащитен.
Я его не отдам.
Эврика, Максим, невесело пробубнил Иван Барсов. До нас жили, будут жить после нас, мы тоже не отстаем. Пропустив по паре рюмок, не лишаемся ума и ищем, ищем: мы ищем, они находят. На той желтой машине номер телефона, бурая надпись «Ангел» вынь руку и что-нибудь ей покажи. Но я тебя не тороплю. Когда ты, раскачиваясь из стороны в сторону, переходишь улицу, люди в машинах смотрят на тебя отнюдь не на цвет светофора. Птицы летают, окна горят, я бреду в философских раздумиях, до чего же чудесен мир.
Не раскисай, Иван, жестко сказал Стариков. Мы не пойдем на уступки. Пойдем, но вперед. Частично просветленными в поблескивающих под фонарями куртках, как в пластиковых мешках.
Ты, ты, ты, пробормотал Барсов. Ты навязываешь мне мудрость.
Мои слова не нуждаются в комментариях, сказал Максим.
Олег «Таран» покрасил на Пасху собственные яйца, однако друг об дружку их не бил. По его наполовину высунутому языку ползла синекрылая букашка. Следующей ночью он трахал лилипутку Катрин.
Фантазии, Иван, отмахнулся Стариков.
Они чуть мягче стены.
Я приготовился к празднику, расставил чашечки для сакэ; перебравшие девочки-сестрички наблевали целую ванну скрипка и отбойный молоток. Две и мой. Все получилось само собой.
Вторая не думала, первая не моргала от золотистой чешуи обещаний, Атаман Грыжа нагнетал напряжение, не собираясь привыкать к одиночеству: кроме меня есть миллиарды мужчин, а они со мной, трогают и щупают, помогая таскать с улицы кирпичи для декоративного камина, о-ооо, завершение мытарств, улыбка судьбы, здесь ошибка. Долой скепсис. Я удержу свои позиции, пробираясь за покров прежде неведомого; провидение подвело меня к краю и попробовало нагнуть я вывернулся.
Разбил мне рожу, сломал нос пришедший летом Дед Мороз дело прошлое. Фото из архива Семена «Ракеты». Передавайте привет его самостоятельной канарейке.
Наташа спит и не думает, баю-бай, верните корабль, с хорошими вестями входите без стука, костлявая Евгения Лупуевич снисходительно кривит закрытое волосами лицо: какой же он неумелый Легенький и забавный. У меня есть ребенок от космонавта, призналась она.
Какого года рождения?
2002-го.
О, воскликнул Атаман, твой ребенок человек третьего тысячелетия, эпохи тотального выравнивания, проникновенного обездушивания, внимательной мамы-киборга, строго запрещающей выключать телевизор. Малыша ждет счастливое будущее в свободной стране.
Я, Даробрал, Максим Стариков и прочие прогрессивные силы возьмем его под свое крыло, поведем с горы на гору без дельтапланов: спускаясь кубарем, поднимаясь бегом. Мы мобильны, ласточка, мы чертовски мобильны; впадая в крайности, мы не самым худшим образом убиваем время. Короче говоря, не прячь деньги от достойных людей, переноси сладкое похмелье под армянский коньяк и Дженис Джоплин, с оргазмом из меня выходит дьявол, я Андрей, я Воробьев, но я и Атаман Грыжа, за мной стоит вся наша банда и лично Семен «Ракета»; туз бьет девятку, девятка туза, игры разнообразны.
Мочалка плавает в заблеванной ванной, как осьминог. Бегая трусцой, довольно затруднительно выдерживать неспешный темп, если представляешь, что за тобой несется разъяренное существо с вытаращенными глазами и развевающейся рыжей гривой.
По описанию весьма напоминает Мрачного Трефу.
Вы столкнетесь с ним у костра, возле которого наяривавшие кантри вурдалаки скажут вам: «Мы марионетки на спутавшихся нитках Владельца Балагана. Нас великое множество. Ему не отделить, не справиться».
Он в сердцах трясет общей кучей ровная хмурь над столицей. С жизнью связывают лишь иллюзии. Сексуальная энергия переливается через край. Я буду, Андрюша, твоей Дульсинеей, налеплю тебе знатных тефтелей, в эпицентре толпы идут одиноко мой дед, фронтовой оператор, любил тайно снимать меня с прежними мужчинами, просматривая записи со скрытым во взоре трагизмом изнемогая от запретного возбуждения; оплот атеизма в нашей разобщенной семье мучался инцестофилией, еще в младших классах называя меня «необлизанным фантиком от терпкой конфеты» сменяются времена, облетают листья подтаивает снег, один дед неизменен. Козел каких мало. В рубашках кричащей раскраски, с неистощимым запасом откровенных комплиментов; я не драматизирую, но и ничем не могу ему помочь.