Птеродактиля!
Ну, если он так считает! Он сам вбил в вашу голову, что это птеродактиль!
Ладно, а кости?
Первую кость он позаимствовал из своего бифштекса в ресторане! Вторую слепил на досуге! Небольшая ясность ума, запасы школьной смекалки, кое-какие знания и умения, и вы сами смастерите что вам угодно, можно по выбору сфальсифицировать и кость, и фотографический снимок!
У меня голова пошла кругом. Скорее всего, действительно, я слишком хотел принять желаемое за действительное. I had been premature in my acquiescence. И затем меня осенило.
Вы пойдёте на собрание? спросил я.
Тарп Генри на мгновение задумался
Это не слишком популярная персона, ваш гениальный Челленджер сказал он, растягивая слова, куча людей точит на него ножи и готово расправиться с ним при первой же возможности. Я наслышан, что это самый ненавидимый человек в Лондоне. Если про это прознают студенты медики, они наверняка припрутся на лекцию и жуткого скандала тогда не оберёшься. Честно говоря, мне не очень хочется тусоваться к клетке для тигров или в палате для буйных душевнобольных в Бедламе.
Неплохо было бы всё-таки отдать ему должное и ознакомиться с его доводами в его личном изложении.
Хорошо, раз этого требует справедливость! Тогда я ваш компаньон на весь этот вечер!
Когшда мы прибыли к лекционному залу Зоологического института, там бывло много больше публики, чем я мог ожидать. Электрические кареты одна за другой разгружали у парадного подъезда серьёзнейших, насупленнейших, седовласейших профессоров, а публика попроще втекала через общий сводчатый вход. Было ясно, что здесь собирается не только научная элита, но и широкие народные массы. И правда, едва мы сели на свои стулья, нам сразу стало понятно, что от задних рядов и галерки, которые вели себя более чем разнузданно, можно ожидать любых сюрпризов. Обычно такого рода наглостью славились медики. Я подумал, что во многих больницах сейчас возможно нет ни практикантов, ни врачей и дела некоторых пациентов складываются очень плохо. В основном публика вела себя добродушно, но под этим добродушием явно крылось желание поприкалываться. Всё время зал оглашали смешки, кто-то запевал песенки, песенки подхватывались громким брутальным хором, кто-то визгливо хохотал, не очень хорошая прелюдия для серьёзной лекции, не так ли? С самого начала в зале ощущалась потребность в солёных шуточках. Все ждали только повода для начала потехи. Перед настроенной на потеху толпой, которая только и ждала повода для ёрничества, оказалось всего несколько человек, которые совершенно не были заинтересованы в таком развитии событий, ибо эти сомнительные шуточки практически неминуемо должны были относиться к ним самим.
Опасения эти стали сразу же оправдываться. Стоило только на подиуме появиться доктору Мелдрому, который и тут не изменил своим извечным пристратиям и появился перед публикой в своём знаменитом цилиндре с чудовищно загнутыми полями, как из зала понеслись громкие крики: «Эй! Где ведро украл? Где он это старьё раздобыл?»
Опомнившись, старикан мгновенно стянул цилиндр головы и засунул его под стул. Едва старый подагрик профессор Вэдлистал ковылять к своему месту, к его величайшему афронту местные приколисты стали толпой осведомляться у него, не болят ли у него пальцы на ногах.
Но ничто не могло сравниться с тем приёмом, который оказала эта шумная банда моему недавнему знакомцу профессору Челленджеру. Чтобы достичь своего места, которое было с самого края в первом ряду, ему довелось преодолеть всю эстраду. Стоило его феноменальной чёрной бороде засветиться в дверях, как вся аудитория взорвалась такими дикими приветственными воплями, что могло показаться, что всё это происходит не в аудитории приличного учебного заведения, а в зоопарке, где содержат опасных хищников. Я улыбнулся на моих глазах подтверждалась гипотеза Тарпа, гласившая, что там, где появляется Челленджер, там публика начинает бешеную травлю, а студенты кучкуются, но только не затем, чтобы послушать его замечательную лекцию, а сколько затем, чтобы поглазеть на экстремальное диво, слухи о скандальных выходках которого уже давно вышли за пределы Лондона.
Несколько симпатичных смешков раздалось при его появлении в первых рядах, занятых в основном прилично одетой публикой, тут же пробудившийся партер поспешил вторить бесчинствам студенческой молодёжи. Вся остальная человеческая масса встретила Челлнджера оглушительным воем. Это был рёв дикий зверей в зоопарке, к которым спешит служитель с очередной порцией кормёжки. Этот рёв не содержал ни единой ноты уважения или симпатии, но, судя по всему, громкий приём, оказанный профессору Челленджеру, говорил скорее о праздном интересе публики к скандально известной персоне, чем презрение, и скорее выражал простое человеческое любопытство.