П-пашка! Ты? Не может быть! выдохнул, наконец, Микола. Ты разве, не решился он закончить фразу.
Да, живой, живой, как видишь, Гавзов сгреб старого приятеля в охапку. Рад тебя видеть. Очень рад. Ты даже представить не можешь, шепнул он ему на ухо и отпустил.
А то? А тогда что? Дымов постепенно приходил в себя и суетливо закрутил головой. Но, ты же погиб. Все говорили. Бежал и во время побега погиб. И как меня-то нашел?
Не торопись, приятель, не торопись. Ты, кажется же, на дежурство собирался. Ты сходи, а я тебя подожду. Служба не должна страдать. Тем более из-за воскресшего мертвеца, Павел улыбнулся. У тебя и подожду, если, конечно, ты не против, и по привычке потрогал свой шрам над правой бровью.
Оставайся, конечно. А у нас, вот, свет опять отключили. Центр города называется, а ты проходи, Паша. В комнату проходи, затараторил он. Так ты и про дежурство знаешь? Ну-у дела
Неожиданное воскрешение Гавзова настолько потрясло его, что от нервного потрясения он бы возможно еще долго говорил и говорил, если бы тот его не прервал.
Старший матрос, Тони Линдгрен.
Чего? оторопел Дымов.
Зовут меня так.
Не успел Микола отойти от первого потрясения, как старый приятель ошарашил его новым признанием. Он открыл рот, не зная как отнестись к тому, что услышал.
Вернее, звали, пояснил Павел.
А-а-а, только и смог вымолвить Дымов.
О дежурстве ты же сам днем сказал. Забыл?
А-а-а, с трудом понимая происходящее, протянул Микола.
Он с интересом разглядывал воскресшего приятеля, глядя поочередно то на начищенные до блеска кожаные ботинки, то на изумительно белую, без единого пятнышка морскую форму. Наконец, Микола чуть успокоился и стал рассматривать знакомое и в тоже время незнакомое лицо. Его взгляд остановился на огромной черной почти окладистой бороде, которая закрывала без малого половину Пашкиного лица.
Так ты, это, Микола ткнул крючковатым пальцем в грудь морского гостя. С того корабля? С иностранного?
С того, того, улыбнулся Павел. Морской волк.
Чего?
Корабль так называется: «Морской волк».
А-а, ну, да.
Пока хозяин приходил в себя, Гавзов уже успел рассмотреть нехитрое жилище хозяина, отметив для себя, что тот, скорее всего, живет один. Не удивился он и тому, что на подоконнике лежали аккуратно сложенные фильдеперсовые чулки. «А дамочка-то есть, все-таки, и отвел от них взгляд».
Так это Нинка или Гранька. Да, точно, Гранька. Знакомая моя, наверное, оставила, когда за солью заходила. Или нет, за корзиной. Делать то нечего вечерами, вот корзины иногда и плету, пояснил Микола. У нас таких чулок в городе нету. Ну, я не видел по крайней мере. Не знаю где и взяла.
Я смотрю, ты не плохо устроился. И Гранька и Нинка, усмехнулся Гавзов. Ну, да дело твое. А чулки мог кто-нибудь из моряков привезти, равнодушно заметил он.
Может у моряков. У нас с Госторгфлота пароходы стали часто за границу ходить. В Германию, Норвегию. И оттуда тоже ходят. Не часто, но бывают.
С улицы донесся негромкий звон колокольчика. Он все приближался, становился все громче и громче.
Петюня молоко с вечерней дойки развозит. Значит, уж к восьми время. У нас хоть и город, а порой как в деревне живем, пояснил Дымов и взглянул на часы.
Он на мгновенье задумался. Нужно было уходить: время дежурства неумолимо приближалось. «Опоздать никак нельзя. Но как же быть с ним?»
Ты, это ну, временем каким располагаешь? спросил Дымов.
Павел присел на край стула рядом с потертым, но добротным дощатым столом и снял форменную фуражку.
Я насовсем, Микола.
То есть как насовсем? Дымов непонимающе посмотрел на приятеля.
Остаюсь я. Но то между нами, сам понимаешь. Знаешь об этом теперь и ты.
А как же? Тебя же хватятся, на носу-картошке Миколы выступили капельки пота.
Павел заметил лежащую на полу скомканную газету, поднял и расправил на столе. Пробежав глазами по странице, прочитал:
«Сегодня в наш город с первым дружеским визитом прибывает норвежское судно. Предполагается дружественный обед с командой с показом главных мест города. К ночи судно уйдет обратно в Норвегию»
Читал, когда на оттоманке дремал, пояснил Микола. Так хватятся же тебя, не унимался он.
Гавзов свернул газету и отложил в сторону.