Люду я не люблю.
Любовниц-то кто любит, промолвил Макагонов. При живой-то жене. Она-то в тебе любовь вызывает?
Крайне скромную.
А бескрайняя и необозримая любовь у тебя к кому-нибудь есть?
Отца любил.
А из женщин?
Женечку Васильеву, прошептал Олег. На было по шестнадцать, когда ее сбил мотоцикл.
Несчастная Женечка и несчастный ты, пробормотал Макагонов. Мотоциклиста посадили?
Суд принял во внимание, что он отпрыск высокочтимого зампрефекта, ответил Аринин. У них с карающим законом навечно мировое соглашение заключено.
По дорожке, подкатываясь к Олегу и Федору, переваливается машина «скорой помощи».
Кому-то из ваших нездоровится, сказал Олег.
По мелочам наши в «скорую» не звонят. Заради пилюльки для поддержания тонуса мы на эти две кнопки не жмем коли он прикатили, у кого-то, небось, что-то нешуточно из берегов вышло.
В остановившейся машине «Скорой помощи» возле небритого шофера Зварыкина сидит облаченный в белый халат Сергей Шуховцов.
Дом шестнадцать где? спросил Шуховцов у Макагонова.
А кто в нем живет? переспросил Макагонов.
Нумерация в деревнях, конечно, не в ходу, проворчал Шуховцов. И свой-то номер не каждый знает.
Таковы уж устои, промолвил Зварыкин.
В былые время было приемлемо, сказал Шуховцов, но сейчас это архаично. Жить, не зная собственного адреса, не интересоваться его выяснением как так жить?
Амвросий Оптинский, сказал Зварыкин, на вопрос «как жить?» ответил: «жить не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать и всем мое почтение».
И ему за добрый совет от нас наше, пробормотал Шуховцов. Ты никак оптинских старцев штудируешь?
Мне моя деревенская бабка говорила, ответил Зварыкин.
В деревнях не только дураки с дурами, да мы, герр селянин, в шестнадцатый дом к вашему многоуважаемому односельчанину и, полагаю, мастеру на все руки Алексею Воскобойникову приехали.
К Константиновичу? удивился Макагонов. А что с ним?
Падение с крыши, ответил Шуховцов.
А я не в шоке, сказал Макагонов. Подлатать крышу он намеревался. Его зеленый дом по правой стороне дома через четыре.
Отыщем, кивнул Шуховцов.
«Скорая» с перегазовкой срывается и отъезжает.
Когда же он упал-то, пробормотал Макагонов.
Пыль от его падения уже осела, сказал Олег.
Не утром. «Скорые» у нас не настолько неспешны вечером он полез. День у него был чем-то занят, а вечер убить нечем. И он его убил.
Жестоко убил.
Это Воскобойникову за детишек его голодных. Константиныч у нас алиментов неплательщик злостнейший. В деревне, что рядом с нами, у него трое, а в деревне, что в тридцати верстах от той, еще двое.
КПД у него высочайший, промолвил Олег.
С нынешней он бездетен. Свету жаль, как же жаль выходила за самца, а жить будет с калекой.
Ничего, налево походит.
Да к кому ей здесь
К тебе, сказал Олег.
Я к ней не горю. Поинтересоваться и, если понадобится, успокоить, считаю нужным. Ты со мной?
Знакомство с тем, кто упал с крыши, меня влечет.
АРИНИН и Макагонов, вытерев ноги о вышитый ландышами половик, заходят в дом и обнаруживают на террасе присевшую, просевшую, втоптанную в печаль Светлану Нуйдину.
Здорово, Светлана, сказал Макагонов. Ну как тут твой? Ноги-то работают
До комнаты мы дошли, пробормотала Нуйдина.
Великолепно, промолвил Макагонов. Поломайся он совершенно, он бы дожидался врача там, где упал. Чтобы встретить доктора, как полагается, в кровати, Константиныч встал, прошелся споткнется жена поддержит. Ты его за талию держала?
Я его вела, ответила Нуйдина. Ноги у него не подгибались, но куда идти, он не понимал. Узковато все передо мной, говорил словно линия
А разрез глаз у вашего мужа какой? спросил Аринин. Не корейский?
Это Олег, промолвил Макагонов. Из дома Сергея Малетина. Про Корею он сказал для веселья. Он осведомлен, что твоего супруга зовут Алексеем Константиновичем Воскобойниковым, и корейских глаз у него быть не может.
В выданном тобой заключение допущен произвол, заметил Аринин. Ты отмел влияние матери. При отце Воскобойникове и матери-кореянке выглядеть корейцем ему было бы не противоестественно. С русской мамой он бы на него не смахивал, а с какой-нибудь Дунь Лунь Пак пожалуй.