Уже с детства я числился в хулиганах, но с культурным оттиском. Никогда за чужими спинами не прятался, а наоборот выставлялся смешил одноклассников.
Вокруг меня всегда было шумно и весело. По записям в дневнике и вызовам родителей в школу соперничал с отъявленными драчунами. Отставая от одноклассников внешней статью, чтобы не затеряться в толпе дерзил нелюбимым учителям и задавал им неудобные вопросы:
А Ленин прямо с рождения хотел стать вождем?
Тогда я еще не знал, что Пушкин и Лермонтов тоже этим «грешили» (тоже из-за роста и недостаточной «ширины в плечах»).
У Пушкина прозвище было «Француз» он щеголял знанием французского и запретного русского. В этом он явно обгонял в развитии сверстников. Лицеисты вспоминали о юном Пушкине:
А наш француз
Свой хвалит вкус
И матершину порет
У Лермонтова было прозвище «Маёшка» то ли от маленького роста, то ли, от того, что постоянно маялся чем-то, отличаясь своей задумчивостью.
Однако, до поры до времени классики меня не интересовали. Со средних классов я учился средненько и высокую поэзию, В отличие от дворовой, тогда не воспринимал. А вот анекдоты и приколы собирал откуда только можно. На переменках устраивал мини-спектакли.
Задаешь вопрос первоклашке:
Конфетку хочешь? он наивно кивает.
Ему в ответ, с сожалением разводя руки:
А нет конфетки
Все смотрят на растеряно-обиженное лицо мальца и хохочут. Жестоко? Да, даже сейчас чуть-чуть стыдно.
Или спрашиваешь у недоросля из средних классов:
Вот предложат тебе мешок ума и мешок золота что выберешь?
Советских пионеров воспитывали на бескорыстной дружбе и уважению к знаниям и ответ был предсказуем:
Мешок ума!
Назидательно, оглядывая присутствующих:
Каждый выбирает то, чего ему не хватает!
Окружающие долго ржут всем весело. Мне тоже.
К 6-му классу в моей коллекции, анекдотов набралось больше тысячи. Предпочитал поучительные:
Идет человек по улице, где дома строятся справа забор и слева забор (в те годы не надо было пояснять, что они были из досок). Слышит за одним забором голос:
Тридцать пять, тридцать пять, тридцать пять
Интересно стало. Видит дырочка от сучка в доске зырк туда глазом, а оттуда харк в глаз:
Тридцать шесть, тридцать шесть, тридцать» шесть
Вот и ходили за мной гурьбой с просьбами расскажи еще чего-нибудь. Так, став лидером школьной мелкоты, смелел и можно сказать наглел. До института все мои приятели были моложе на год-два. Но плохому я их не учил и потому мои менторские нотки родом именно оттуда. Да и праведные убеждения тоже.
Женская тема
Но вот пришла первая любовь, и приоритеты в моем репертуаре стали быстро меняться. Появилась первая с налетом двусмысленность:
Спросил я Маню: Дашь, не дашь?
В виду имея карандаш,
Ты, Ваня, хоть и не Ван Дам,
Но я тебе, наверно, дам.
Чувствовал, что впереди ждало неизведанное, которое манило своими тайнами. Вспоминая свое отрочество в одной из первых книг я вернулся в те времена:
Я начинал как все со снежных баб!
С большим азартом ромовых я ел.
Ах, бабы-бабы я от вас ослаб,
и до сих пор еще не протрезвел.
Бывает, доведут ну хоть ты режь!
Смотреть противно,
а не то чтоб там любить
Но чуть остынешь ромовую съешь
и ну по новой снежную лепить!
Хулиганить на женскую тему продолжал всю жизнь. Женщины меня вдохновляли и лихорадили. Вот пример из ранней молодости:
Ты мне по новой отказала,
не помню уж в который раз
Пойду, пройдусь я у вокзала,
там мне дадут
хотя бы в глаз.
Лишь там обиду я забуду,
Как я забыл чреду обид
И звезды повалились грудой:
О, мать моя!
Как глаз болит!
Но со временем романтичность и мечты переходили в скепсис. И вот такое писалось уже ближе к зрелости: