Но когда я ушла, хлопнув дверью, я все же задумалась: может, я зря психанула? Может быть, это так принято у киношников — просить соискательницу об оральной услуге? Может быть, это стандартная ставка оплаты натурой? Пять неприятных минут — за жизнь, свободную от любых забот?
Подобные ситуации, во многом схожие с экзаменами, возникают в жизни сплошь и рядом, но в отличие от традиционных академических экзаменов здесь ты никогда не узнаешь правильного ответа. Хотя конкретно в том случае я узнала, что это был никакой не продюсер, а вор и мошенник, укравший чужую кредитную карточку. За что его, собственно, и арестовали. Так что я правильно сделала, что ушла. Он, кстати, даже и не подумал извиниться; он заявил, что его стараниями «многие бесталанные дурочки были счастливы на протяжении многих недель» в ожидании обещанной вожделенной работы. Они уже видели себя на экране. Купались в лучах будущей славы. Они действительно были счастливы: временно. Они ужасно гордились собой, хвастались всем подругам; строили планы, на что потратить грядущие запредельные гонорары; обмирая от восторга, представляли себе, как известные журналисты будут брать у них интервью и расспрашивать про их диету и предпочтения в шоппинге.
Может быть, он был прав. В чем-то. Один нищий бродяга, ошивавшийся неподалеку от клуба, куда я в свое время частенько ходила, придумал очень нетривиальный способ выпрашивать милостыню. Он сварганил копию фотоаппарата из пустой пластиковой бутылки, и когда он на нее давил, она издавала звук, отдаленно похожий на щелчок затвора объектива. Если он видел, что ты идешь в клуб, он бросался к тебе, изображая из себя папарацци, и делал вид, что снимает тебя на камеру. При этом он еще и орал, якобы в исступленном восторге: «Вы посмотрите, кто идет! Нет, вы посмотрите! О Господи!» И что меня больше всего настораживало: это было приятно.
Застройщик. Еще одна исключительно привлекательная профессия. Признаюсь, однажды я тоже купилась на одного застройщика. Это было давно, в ранней юности, и тогда этот дяденька произвел на меня впечатление. Я как-то сразу решила, что он — человек очень ответственный и серьезный, с твердым характером и большими деньгами. Не тут-то было. Для того чтобы быть застройщиком, вовсе не обязательно что-то строить и тем более — владеть недвижимым имуществом. Главное — мыслить, как мыслит застройщик. Иными словами, всего-то и нужно, что, проходя мимо здания, взглянуть на него и подумать: вот на этом вполне можно сделать хорошие деньги.
Застройщик, с которым я познакомилась, владел некоторым имуществом: у него был спортивный автомобиль (очень старый; не в смысле старинной модели, а в смысле — раздолбанный и облезлый). Но тогда я еще не знала, что он живет в этом автомобиле, потому что вложил все деньги в участок земли, вернее будет сказать, не в участок, а в яму на месте бывшей кондитерской, на окраине Лондона, где ни один здравомыслящий человек не поселится по собственной воле. Кстати, когда меня по прошествии нескольких лет занесло в тот район, я специально сходила и посмотрела: яма была на месте.
Смесь мужики + алкоголь — штука до ужаса предсказуемая: все начинается бодро и шумно, потом следует приступ слезливой сентиментальности с элементами самоуничижения и раскаяния, после чего наступает этап пьяной вселенской скорби. Глаза у Мики блестят от слез.
— Моя жена! — шепчет он. — Моя жена! — повторяет он уже громче и изображает неубедительный всхлип. — Она умерла. — Он тычет пальцем себе в руку на сгибе локтя. — Передозняк.
Стараюсь не рассмеяться. Очень стараюсь, практически из последних сил. Может быть, это и правда — но вряд ли. Насколько я успела узнать Мику, он — типичный взрослый ребенок, который делает все, чтобы на него обратили внимание, и это — при полном отсутствии скрытых глубин. Мика весь на виду, как начинка на пицце. В Мике нет ни лесов, ни озер. Печаль десятью пинтами раньше была все-таки более убедительной. Существует негласное правило, из которого нет исключений: те, кто ищет сочувствия настырно и громко, никакого сочувствия не заслуживают.