Серый, ну отдай, пожалуйста, лёжа и смотря на меня искоса молил он, что ты до меня докопался, что я тебе сделал-то?
Заткнись, червячок, проговорил я, придав голосу злобный оттенок, разъярённый тем невероятным фактом, что такое полное ничтожество посмело втюриться в мою лучшую подругу, как учил Бог, надо помогать равным себе. Я передам твою асмодейку ей сам и тем самым помогу ей тебя возненавидеть.
По коридору цокала толстобрюхая учитель биологии, которая пила из банок с заспиртованными органами животных. Я не верил в это, пока сам не узрел через щёлку стены. Она лакала оттуда длинным языком, как собака, а я не мог оторваться от такого диковинного зрелища. Особенно ей приходилась по вкусу банка с крохотным мозгом кролика. Она подливала туда из других тар, чтобы любимый сосуд был всегда полон. Неотрывно смотря в драматический момент потребления спирта на её безжизненное лицо с плотно закрытыми глазами, я заподозрил, что ей словно само́й не хватало ума, чтобы жить счастливо и беззаботно, а так она тщетно восполняла потери.
Я отскочил от поверженного Саши, чтобы она не подумала, будто я над ним измываюсь. В глазах людей, кто был выше меня по статусу я должен был быть всегда хорошим хлопчиком из ничем не примечательной и образцово-показательной семьи.
Жень, угадай, что у меня есть, прошептал я на уроке литературы, который вела немного помешанная после смерти сына женщина, практически полностью потерявшая контроль над классом.
На её уроках я очень любил рисковать и испытывать её безграничное терпение: взбирался и скакал по партам, писал на доске непотребные слова, во время пересказывания выученного стихотворения порол полнейшую белиберду. Она держалась с таким бесстрастным выражением лица, переполненного высокой чести и достоинства. Никогда не позволяла себе даже увеличить громкость голоса, не говоря о рукоприкладстве, которым баловались все остальные преподаватели. Порой я проявлял неслыханную жалость и великодушное милосердие, переходя на её сторону и подавляя особо обнаглевших хулиганов, рисующих у неё на лбу чернилами или крошащим мел на кудрявые волосы. Но это был короткий миг, когда я ложно полагал, что всем вокруг меня должно быть одинаково приятно и комфортно. Но жертва будто сама молчаливо просила наших экзекуций, позволяла всему этому происходить, может, надеясь на то, что мы в одно прекрасное время поумнеем и, наконец, будем со вниманием выслушивать занудные россказни о давно умерших писаках, которые начиркали столпы никому не нужных букв в далёком вчера.
Ну, так что там у тебя? с нетерпением осведомилась Женя, показывай, показывай. Она подскакивала на стуле, и грудки тряслись как желе.
Угадай, кто накатал? Хихикая, я достал большую и дорогую асмодейку Саши, покрытую золотинками и вручил ей. Женя бежала по тексту, зажав ладошками рот, вылупив юркие глаза и сдерживая вырывающийся смех.
Я бросил взгляд на Сашу, а тот смирно сидел, смотря перед собой, и даже не поворачивался. Он прекрасно знал, что происходило позади него. Женя встала из-за парты, стремительно подошла к нему, смяла и засунула его подарок ему в трусы, дав несильный подзатыльник. Я громко расхохотался и захлопал в ладоши, чтобы все слышали, особенно этот возомнивший о себе не пойми что жалкий ублюдок.
Большое спасибо за аплодисменты, поблагодарила вернувшаяся на место Женя. Будь я парнем, отметелила бы эту мразь прямо на уроке.
Поможешь мне написать одному мальчику? попросил я, выуживая свои асмодейки.
Одному? удивилась она.
Да, это всё для него, невозмутимо произнёс я, поглаживая бархатные сердечки.
Как его зовут? Она вопросительно захлопала ресницами.
Ну, Роман из параллельного, знаешь такого?
А, видела пару раз, пробубнила она и замялась.
У меня было всего три асмодейки. На первой мы написали «Ты мне очень нравишься», хотя я хотел «Я тебя люблю», но Женя категорически отвергла такой вариант. Видимо, она что-то знала, чего не знал я, секрет человеческих взаимоотношений, при котором ни в коем случае нельзя было употреблять слова, связанные с Любовью. На второй было написано «Думаю о тебе каждый день». Нам обоим приглянулся такой лаконичный, но мощный вариант. На третьей Женя написала своим витиеватым и узорчатым почерком «Поздравляю тебя с днём всех влюблённых, Роман, я буду ждать тебя после школы под грушей, там и поговорим».