Когда же размякший классный руководитель собирался уходить, немало удивленный столь разительной переменой в поведении этой молодой, красивой и умной женщины, Бабушка со вздохом сказала: «Я же вас предупреждала!» – и учитель превратился в не очень крупного карася. Бабушка умела и любила поприкалываться.
Что касается Паука, вы уже знаете, откуда он взялся.
А Жаб был тем самым пьющим соседом, которого разыскивал капитан милиции. Он нахально вломился в квартиру с бутылкой водки – якобы познакомиться; Пес был в это время на прогулке, а Лада просто не успела вовремя прикрыть дверь. Она подозревала, что сосед хотел еще и поухаживать за Бабушкой, у которой постоянно были сложности с желающими за ней поухаживать. Зато теперь Жаб ни за кем не ухаживает, алкогольных напитков не употребляет, живет в миске, а чтобы его нежная спинка не сохла, миску накрывают мокрым полотенцем.
– Ты еще не рассказала, кем был раньше Ворон, – напомнил я.
– А Ворон раньше был яйцом, – сказала Лада. – Понимаешь ли, так случилось, что, когда меня перенесло в ваше Тут, яйцо лежало в колыбели. Супруга преминистра на время отлучилась, а свое яйцо для пущей сохранности уложила в мою колыбель. Она всегда так делала в случае надобности.
Я не понял.
– Советник он мой, Ворон Воронович. Будущий преминистр. Должность эта наследственная, Вещих Воронов. Еще со времен Василисы Премудрой. Так что мы с Вороном одни только Тамошние уроженцы. Все остальные – Тутошние.
Я поинтересовался еще одним вопросом:
– Ворон говорил о нескольких десятках трансформированных. Здесь же насчитывается нас только пятеро. А где остальные?
– О! – Лада задумалась. – Видишь ли, Ворон лучше знает. Он стал совсем взрослым уже очень давно. Птицы взрослеют раньше. Я знаю только про нескольких. Бабушка рассказывала, что, когда я была маленькая, мы жили в Петербурге, тогда он назывался Петроград, и к нам пришли матросы то ли с обыском, то ли еще зачем-то, – тогда, в революцию, патрули часто ходили по квартирам. До этого Бабушка никого еще не трансформировала, не приходилось. Прислуга у нас была только женская. А тут, представляешь, сразу трое мужчин! Бабушка перепугалась и сделала то, что легче всего, – поменяла их пол. Вошли в квартиру трое революционных матросов, а вышли три революционные барышни. В бушлатах и тельняшках. Тогда нам пришлось впервые срочно переезжать – Бабушка побоялась оставаться в столице, мы перебрались куда-то в провинцию. В Моршанск, кажется… Или в Бобруйск…
– Погоди, погоди! – вскричал я пораженно. – Какая революция? Какой Петроград? Сколько же тебе лет?
– Считать свои годы нельзя, – сказала Лада. – Это очень опасно. Так что я не знаю, сколько мне лет. Бабушка говорила, что я уже вошла в возраст. То есть мне уже можно выходить замуж. А тогда, в революцию, я только говорить училась.
Ну-ну, подумал я. Лада-то наша, оказывается, старушка совсем.
– А потом еще – это уже я помню, – продолжала Лада, – монтер к нам заходил, проводку посмотреть. Бабушка его уговаривала-уговаривала, упрашивала-упрашивала, убеждала, что проводка в порядке, – ничего не помогало, Бабушка его и впустила. А он обратился муравьем. Какое-то время жил у нас в спичечном коробке, а потом пропал. Мы как раз переезжали… А еще – очень часто – Бабушка так боролась со своими поклонниками.
– Никогда не думал, что с поклонниками надо бороться, – мурлыкнул я.