– Не из-за дружеской просьбы гнома, – пояснил Гврги, – а только ради вас, госпожа Итуриэль, я буду сопровождать вас еще некоторое время. Несмотря на то, что мой разум подсказывает мне, что это безумие. Некоторое время, заметьте! Только до ворот Сводчатого зала, ведь я тоже хочу знать, что с ним стало в этом времени. Но не дальше. Там кончается моя власть – и мой путь.
Гврги пошел первым. Сияющая сфера последовала за ним, держась над его головой. Однако чем дальше он шел, тем слабее делался свет и тем заметней становились тени, поджидающие в стенах.
Туннель привел к залу. Вход в него был закрыт каменной плитой, такой же круглой, как мир.
– Когда я в последний раз был здесь, – проворчал Бурин, – плита была треснутой. Сейчас она цела.
– У гномов все культовые постройки имеют круглый вход, – вспомнил Гилфалас. – И он – единственный.
– Но не в Зале предков, – сказал Бурин. – Для духа здесь всегда открывается второй.
– А как мы туда попадем? – спросил Горбац.
Бурин положил руку на круглый камень. Казалось, гном прислушивается к тому, что там происходит. Затем он слегка нажал, и камень пришел в движение, заскользил в сторону с едва слышным скрежетом.
Они вошли в Зал предков.
Справа и слева, в высеченных из камня нишах, стояли рядами саркофаги. Их были сотни, если не тысячи. Они стояли там, как немые каменные стражи, без украшений, кроме глиптов – вырезанных в камне знаков – имен тех, кто там покоится.
В этих огромных катакомбах не было затхлости, воздух был немного застоявшимся, но чистым.
– Это саркофаги гномов Зарактрора! – воскликнул Бурин. В его голосе звучало почтение. – Род гномов обречен быть превращенным в камень, из которого и был создан.
Они медленно шли дальше. Тени, скрывающиеся в нишах, казалось, движутся вместе с ними. Когда на них падал свет, они выступали из темноты, когда он исчезал – они падали назад, во мрак. Путники подошли к концу зала. Перед ними была вторая дверь, подобно первой закрытая круглой каменной плитой.
Свет горел теперь уже совсем слабо. Однако его было достаточно для того, чтобы осветить последнюю гробницу. Саркофаг в нише был самым большим. На покрывающей его тяжелой каменной плите красовался тот же знак, что и над входом в Зарактрор, – глипт Фрегорина. Бурин натянул капюшон на голову.
– Итак, значит, он мертв – стал камнем, как все другие.
– Но если он был последним из гномов, – раздался из полумрака ясный голос Гилфаласа, – кто тогда положил его в саркофаг?
– Это были не карлики, – пояснил Гврги, – они никогда не умели открывать ворота этого зала.
Альдо отнюдь не был уверен в том, что карлики, с их таинственными силами, не могли бы с этим справиться. Но Бурина волновал другой вопрос.
– Если владыка Фрегорин лежит здесь, – произнес он медленно, – кто, спрашиваю я себя, сидит тогда на троне в Сводчатом зале?
Он повернулся к камню, закрывающему вход, и едва коснулся его, как тяжелая круглая плита откатилась в сторону.
Она терпеливо ждала. Время не имело для нее значения. Как прежде она сторожила мертвых, так караулила теперь здесь, в темной местности под горой, куда не проникал свет.
Тень разделилась на полдюжины частей. Она ощутила мир этими разными своими частями, и в разнице ощущений пришло знание о том, чего ей следует ожидать.
Существа, нагого в темноте.
Бурин отступил. Перед ним были тени. Они стояли полукругом, как будто его и дожидались.
Дайте ему / дайте это / наружу
Голос был подобен шороху ветра бездны.
Он / мы /они мы / будем / как я / как я есть / тень / часть тени
Гилфалас тоже отступил. Его лицо было белым, как известь. Если кто-то и боялся теней, так это он; ведь только тот, кто знает свет, знает, как глубок мрак. Но затем он увидел то, чего совсем не предполагал.
Гврги застонал:
– Нет… нет… не… – Голос его превратился в хрип. Из его горла вырывались нечленораздельные звуки.