Гилфалас высказал то, что подумали все:
– Значит, здесь происходил бой между гномами и карликами. И гномы, очевидно, победили.
– Не очевидно, – проворчал Горбац.
Все изумленно посмотрели на него.
– У карликов оружие гномов, – констатировал он. – Так что победили скорее карлики. Но не здесь, а где-то раньше. А если гномы победители – то где они?
Если бы взгляд Бурина мог метать молнии, тогда Горбац был бы сожжен заживо. Однако во взгляде Бурина был не только гнев – оттого, что больг выказал сомнение в превосходстве гномьей расы, – но и потрясение тем, что Горбац способен к логическому мышлению.
– Он не совсем неправ, – подтвердил слова больга Гилфалас. – Здесь, вероятно, произошла только небольшая стычка, и это – павший одной стороны. Кто знает, что стало с другими?
– Это нам не поможет, – проворчал Бурин.
– И куда нам теперь идти? – переменил тему Альдо.
Из сторожевого зала имелось два выхода. Первый, справа, был высоким и узким и вел наверх; другой, слева, – широкий и под стать росту гнома. Он спускался в беспросветную глубину.
– Куда нам, Бурин? – спросил Гилфалас.
Бурин указал на гладкую каменную стену перед ними:
– Туда.
– Я за правый туннель, – высказал свое мнение Гилфалас. – Он, по крайней мере, ведет к свету.
– А я – за левый, – пророкотал Бурин. – Если мы хотим понять, что здесь произошло, нам нужно внутрь горы, ответ – там.
Горбац пожал плечами.
– Этот слишком узок для больга, – кивнул он направо, – а этот слишком низкий. Мне все равно.
– Я тоже не знаю, – сказал Альдо. – Охотнее всего я отправился бы опять наверх, но, может быть, господин Бурин прав.
Все обернулись к Итуриэль, которая молча стояла позади всех. Ее ответ был ясен – она уже давно решила.
– Мы отправимся налево, – произнесла она. – Там, в глубине, что-то зовет меня.
Кап-кап-кап.
Капает вода.
Вода – это пища.
Это оно знало. Оно знало немного, не намного больше, чем животное, состоящее из нюха и вкуса, осязания и слуха. Ведь увидеть в этой всепоглощающей темноте невозможно.
Кап-кап.
Руки с худыми острыми пальцами ощупывают скалу. Скала сырая. Язык облизывает камень, ловит капли, проглатывает сочащуюся влагу.
Вода – это жизнь.
Оно не знает, как долго оно здесь. У него нет представлений о времени. Годы, десятилетия, века погребенное в глубоком карцере, отрезанное от внешнего мира; здесь время не имеет значения. По человеческим представлениям, оно давно должно быть мертво.
Но оно не человек.
И не способно умереть.
Кап-кап-кап-кап.
Капли превращаются в струйку, в ручеек, питаемый тайным источником. Вода течет, брызжет в лицо, в глаза. Существо мотает головой, чтобы избавиться от этого ощущения, и внезапно…
…внезапно возвращается воспоминание о солнце на коже, о цветах и траве, о птицах и бабочках, о тумане, лежащем над болотами, и о голубом ясном воздухе над покрытыми снегом горами. Воспоминание о тепле и безопасности, о голосах, беседах, дружбе и любви.
Из горла вырывается крик.
Он поднимается снизу, из живота, и, как вода в горе, ищущая свой путь, он, однажды начавшись, больше не в состоянии остановиться. Крик звучит резко. Громкий, пронзительный, отчаянный, крик потерянной души, вечный крик живого, чувствующего существа, осознавшего в один миг, что оно одиноко.
Один!
Из плеска воды донесся ответ.
– Вы что-нибудь слышали?
Итуриэль подняла голову и вслушалась в темноту. Альдо, следовавший за ней вплотную, чуть не натолкнулся на нее.
– Что случилось?
Она покачала головой:
– Ничего. Мне показалось.
– Идем дальше! – прорычал Горбац, как всегда шедший в арьергарде.
Туннель, по которому они следовали, здесь, где гранит уступил место другому камню, был чуть выше. Но по-прежнему недостаточно высок, чтобы эльфы или больг могли идти выпрямившись.