В травном сундуке имелась закрытая на защелку дверца с превосходно изображенным черепом великана. С минуту Сина колебалась, затем осторожно открыла дверку. Внутри стояли четыре пузырька, завернутые в холстину. Сина взяла пузырек с надписью «Белена», открыла и капнула в кружку две капли. Потом наполнила кружку горячей водой из котелка.
— Выпей, — приказала она Ньялу. — Это снимет боль.
Вернулся Тим с длинными полосками серого фетра — ткани, производимой пикси. Поджидая, пока не начнет действовать белена, Сина туго обвязала фетром лодыжку Ньяла. Когда она затянула последнюю полосу, веки Ньяла отяжелели.
— Больно?
— Нет, совсем нет, — улыбнулся Ньял.
— Теперь спи, — велела ему Сина. — Когда проснешься, тебе станет лучше.
— «Спи», — фыркнул Ньял. — Я не могу спать с тех пор, как Бродерик выковал мой меч. Будь проклят этот Бродерик! — Глаза юноши широко раскрылись, он уставился в потолок.
Встревоженная, Сина встала возле него на колени. Ей еще не доводилось видеть, чтобы такое случалось, но она знала от Фаллона, что иногда ядовитые травы, вроде паслена и белены, дают эффект, прямо противоположный ожидаемому.
— Будь он проклят! — повторил Ньял. Он схватил руку Сины, когда та наклонилась, чтобы посмотреть ему в глаза. — Почему гномы не могут лгать?
— Они никогда не лгут, — ответила Сина, скрывая удивление. — Это их суть.
Зрачки Ньяла расширились, взгляд блуждал. Трава действовала.
— Горе мне, — проговорил он вяло, сопротивляясь сну. — Горе мне! Я не сын Телерхайда!
— Ну, сэр, что вы такое говорите! Совсем голову потеряли! — возмутился Тим.
— Ш-ш-ш, — успокоила слугу Сина. — Это дурной сон.
Она держала Ньяла за руку и чувствовала, как юноша борется со сном.
— Я неизвестно чей сын, — пробормотал Ньял и проиграл битву. Во сне его пальцы подергивались, будто сжимая меч.
Сина приложила ухо к груди Ньяла. Сердце билось ровно. Девушка вздохнула с облегчением.
— Я дала ему сильное средство, — объяснила она Тиму, испуганно застывшему в изножье кровати. — Иногда оно вызывает странные сны. Ньял проспит до утра.
— Я останусь с ним, — сказал Тим.
— Нет, я останусь, — твердо ответила Сина. — Возвращайся в конюшню. Придешь ко мне, как рассветет, поможешь приготовить припарку.
Тим никак не хотел уходить. В конце концов Сине пришлось строго-настрого приказать ему выйти за дверь.
Дело было в том, что Сина забыла кое-что сделать из того, чему учил ее Фаллон днем раньше. Когда Тим наконец ушел, она встала на колени около перевязанной ноги Ньяла и погрузилась в медитацию. Вечерний ветерок покачивал пламя единственной свечи, по стенам и потолку метались тени. Сина пыталась представить Ньяла бодро шагающим, сильным и здоровым, но ее воображение взбунтовалось. Лучшее, что у нее получилось, — это увидеть юношу скачущим на гнедом жеребце во весь опор. Огненный Удар висел у него на боку, а щит — дар ее отца — на передней луке седла. Погоня, и Ньял — преследуемый.
— И почему я об этом думаю? — удивилась Сина и выругала себя за выдумывание историй вместо того, чтобы заниматься лечением. Но никакие другие образы не желали приходить, и в конце концов она тоже заснула.
Тим не послушался Сины и провел ночь в коридоре под дверью Ньяла. Хотя ему было неспокойно из-за того, что ученица-колдунья узурпировала его обязанности, вечерняя пирушка (а также фляжка с бренди, которую Руф тайком принес ему) обеспечила ему крепкий сон. Когда Тим проснулся, он лежал на полу. В окно били лучи солнца. Они на миг ослепили Тима. Голова у него раскалывалась. Слуга заслонил глаза рукой и попытался совершить невозможное — зарыться в теплый пол.
— Тим! — донесся из-за двери голос Ньяла.
— Сэр! — крикнул Тим в ответ и вскочил на ноги.